Тайна без точки

Ласковая вода залива медленно, словно нехотя, понесла теплоход в открытое море. И впервые все происходящее показалось мне чудовищным сном. Вот сейчас я проснусь и пойму, что подводных лодок не бывает на свете. Жизнь, настоящая жизнь — она вот такая, как на «Клавдии Еланской». А в тесном чреве подводной лодки — такой не может быть жизнь, такой не должна быть жизнь. И то, что произошло с «Курском» в лучшем случае — небытие, в худшем — ад кромешный. Быть может, ад вообще здесь, на Земле, а не где-нибудь в Аду?

Вода Баренца… Я видела это море разным: от глубокого синего до свинцово-леденящего. Но таким матово-бирюзовым — никогда. Неужели это Баренцево море? Такими безмятежно-спокойными бывают южные избалованные солнцем моря.

Что означает твоя очередная прихоть, Баренц? Что жертва принята? Что страданием искуплены земные страсти?

Никто не плачет на «Клавдии» — родственники стоят возле бортов бездумно и печально.

Плакать они будут потом. Странно тихо среди медноблестящей скорби. Когда мягко вступит оркестр, когда щемящий и торжественный «Марш славянки» разорвет сердца на мелкие осколки — тогда заплачут все. Даже журналисты.

Когда с героями будет прощаться страна, когда венки лягут на ложе скорби — тогда заплачет и вода Баренца. Из бирюзовой она вдруг почернеет. Может, это слезы окрасили ее в черный цвет?

Баренцево море славится своим переменчивым нравом, но чтобы так, в несколько минут измениться? В этом действительно было что-то мистическое.

Ни воя, ни крика. Лишь затаенные глухие стоны. Неустанно глядят глаза в эту черно-свинцовую муть. Как будто увидеть хотят сына, мужа, такого желанного.

Стоп, машины! Слышен глухой перестук материнского сердца.

— Сыно-о-чек мой! Зачем ты так далеко-о? Глубо-о-к-о-о! К тебе не дойти! Не добраться! Тебя не достанешь рукой…

Пела эту песню мать. Не кричала, не вопила. Пела, как в детстве певала. Сердцем пела.

Я тоже плачу. Не кричу, не вою, тихонечко сижу себе на скамье корабля и плачу. Подходит офицер и предлагает выпить валерьянку.

— Спасибо, не надо, — говорю.

— Не будете пить, сделаем укол, — говорит офицер, не вступая в дебаты, и я глотаю горький стаканчик.

Отпевание (сначала по православному обычаю, потом — по-мусульманскому) приносит женщинам облегчение. Гармоничные звуки церковного пения не могут не тронуть сердца даже закоренелых атеистов. Поминальный обед в комфортабельной кают-компании и вовсе направил мысли женщин в более рациональное русло.

Когда позднее иду по корме корабля, разыскивая фотокора мурманской газеты, — останавливает вице-адмирал Валерий Касьянов:

— Кого ищете, Альбина?

— Меня просили написать репортаж с места события. Хотите почитать?

— Не могу! — сказал уже через две строчки Валерий Павлович. — Слезы застилают глаза.

Несмотря на общее негативное впечатление от поведения некоторых штабных офицеров — вице-адмирал Касьянов остался в памяти, как человек простой и умный, редкое для военного руководителя сочетание.

В этот горестный день я долго сидела в большом зале Дома офицеров. Минуты складывались в часы, а я не могла уйти. Словно цепи трагедии приковали к тому месту, где столько пережито. Тогда поняла: если не разорву этот, очерченный судьбою круг — он изломает меня навсегда.

На другой день у многих женщин на лицах появилось оживление. Началось возрождение. То ли жизнь невозмутимо брала свое. То ли мужество погибших подводников вырвалось из душных отсеков и вселилось в горестные сердца.

Мужество, чтобы жить!

Рябиновые кисти сентября

Все происходило быстро.

В среду привезли голубые бревна. В воскресенье свеженький сруб уже блестел матовыми оконцами — Свято-Никольская церковь выросла на глазах.

Утром здесь еще росли рябины. К обеду голубые бревна легли на красные ягоды, а вечером на земле остались дрожать погибающие деревья. Сердобольная старушка Зоя собирает непомятые ветки и дарит их мне. Я иду с огромным красным букетом — встречные улыбаются. Наверное, букет не может быть грустным.

Родной гарнизон пахнет краской и известью. Это непривычно для него. 40 строителей спешно ремонтируют «улетные» видяевские дома. Поселок похорошел, но радости на лицах не прибавилось.

Но это все произойдет потом, в сентябре. А нам, если следовать хронологии, следует вернуться в август.

25 августа

День Матвиенко. Социальный вице-премьер Валентина Матвиенко приехала утром и провела в гарнизоне весь день.

Горе отодвинулось в сторону — надо было устраивать жизнь.

Ее ждали с некоторым страхом и надеждой. Если Президент страны для видяевцев был человеком довольно абстрактным, хоть и наделенным большими полномочиями, то от Матвиенко зависело решение конкретных вопросов. Более того, про нее говорили, что она вникает в мелочи повседневной жизни, одним словом — она была ближе к народу.

Ее ждали еще и с интересом — какая она?

Оказалось — обыкновенная. Черный элегантный костюм сидел уверенно.

Быстрая, решительная, энергичная, резкая — она создавала вокруг себя водоворот событий, мнений, столкновений. Мне довелось общаться с Матвиенко в неформальной обстановке — она простая и открытая.