Тайна безымянного острова

Приятно исследовать мох в чистой светлой лаборатории. Но страшно попасть в его паутину, жутко глядеть в черные окна трясины. Мы ползли по бесчисленным зыбунам, спотыкаясь о полусгнившие пни. Продирались сквозь заросли подлеска.

День кончился. Минула ночь. А мы все шли и шли.

Следующий день я запомнил плохо. Ели бруснику, от которой тошнило. Кружилась голова. Тянуло к земле, к забытью, к покою. Вечером мы остановились посреди кочкарника на поросшем осокой бугре. Ветер разогнал тучи и притих, словно давая нам время обсушиться и развести огонь. Небо после бури мерцает ясными звездами, и есть в нем большое лукавство, оно будто смеется над людьми, будто спрашивает: а что, собственно, случилось?..

Кирилл собирал за кустами хворост. И вдруг мы услышали крик. Крик был дикий и короткий, словно человеку захлестнуло горло. Мы бросились на помощь.

Кирилл стоял, сжав кулаки, а над ним горели громадные неподвижные глаза.

Я ждал жуткого звериного рева, но в сгустившейся тишине прямо у меня над ухом раздался восторженный шепот летчика:

— Идол!..

И тут я увидел тяжелые надбровные дуги, по которым скользили багряные блики костра; впалые щеки и всю тяжелую, угловатую голову древнего бога.

Бог стоял, по пояс вросший в землю. Мох, как шкура, покрывал его плечи и грудь. На короткой шее висело серебряной цепью монисто.

— Напугал, дьявол деревянный, — криво усмехнулся Кирилл и постучал по обомшелому боку изваяния. — Сколько он здесь торчит, хотел бы я знать!

А Степан Николаевич молча вытащил из ножен тяжелый охотничий нож, опустился на колени и стал разгребать торф там, где уходило в глубину позеленевшее от времени монисто.

— Помогайте, — через плечо бросил он нам. — Могут быть интересные вещи.

Прошло полчаса. Потом час. Сучья, которыми мы раскапывали слежавшийся, сгнивший мох, ломались с вялым хрустом. Руки саднило. Медленно-медленно, сантиметр за сантиметром, углублялась яма. И конца работе не предвиделось никакого…

Первым сдался я, за мной — Кирилл. Мы отползли чуть в сторону и легли — сил не было даже для того, чтобы добраться до костра. И только Степан Николаевич упрямо разгребал и разгребал землю своим охотничьим ножом.

Оторвавшись на минуту, он принес от костра горящую головню, набросал на нее сучьев. Пламя отбросило темноту за бугор. Еще яростнее вспыхнули глаза идола — видимо, это сверкали шлифованные изумруды. Нож скребнул по чему-то твердому. Кирилл с трудом приподнялся и встал. Превозмог усталость и я. Снова в шесть рук, палками и просто пальцами углубляли мы яму, разрыхляли землю вокруг непонятного круглого предмета. Чаша!

По края ушедшая в землю, большая, видимо, тоже серебряная, она виднелась на дне ямы.

Летчик ковырнул ножом землю внутри чаши. И тогда вместе с крошками грунта на ладони Степана Николаевича блеснуло несколько монет.

— Все, — скорее кашлянул, чем сказал Степан Николаевич. — Больше трогать ничего нельзя. Дыхание его было сиплым и горячим. — Если расковыряем, — археологи вовек не простят. Тут с умом надо копаться… не испортить бы чего. Для доказательства хватит. — Он встряхнул на ладони монеты и положил в нагрудный карман.

Мы хотели объяснений. Что это за деревянный бог на болоте, и что это за чаша, и почему наш летчик сразу решил, что в глубине что-то есть…

— Биармия, — коротко ответил Степан Николаевич. И добавил задумчиво: — Страна огненных лучей…

Больше мы ничего от него не услышали. Степан Николаевич привалился к кривенькой елочке, стуча в ознобе зубами. Начинался жестокий приступ лихорадки.

Мы закутали летчика всем, что у нас было, подбросили в костер хворосту. Ветер взвил пламя, разорвал его в лоскутья, и мы увидели, что грудь идола рассечена наискось шрамом. Видно, неспокойной была жизнь у его паствы, не одна буря пронеслась над его тяжелой квадратной головой.

Утром, на прощанье, я обошел вокруг холма, приютившего нас. В зарослях иван-чая торчали полусгнившие столбы и замшелые бревна. Неизвестный мир распахивал свою источенную веками дверь.

Но нам нужно было спешить.

Через три дня мы выбрались на берег Северной Двины и через пахнущую сосновой смолой стремнину переправились в Холмогоры. Степана Николаевича увезли в больницу в Архангельск.

В Холмогорах мы кое-что узнали о Биармии в городской библиотеке. Вот они, эти сведения.

В Большой Советской Энциклопедии, том 5, страница 133, сказано: «Биармия — легендарная страна в Приуралье, известная по русским и скандинавским преданиям 9—13 веков; славилась мехами и слоновой (мамонтовой) костью. О торговых связях местных племен свидетельствуют найденные в Приуралье клады богатой восточной утвари».

Работа есть работа, и не рассказами о лесном боге мы должны были отчитаться перед институтом. Пришлось снова приняться за изучение болот и торфяников.