Тайна брата

Не такая большая, как у нас в городе, но тоже ничего себе: два больших здания, приличный двор и ограда по кругу. Прямо по курсу на столбе висит сирена воздушной тревоги, похожая на две красные тарелки, торчащие в разные стороны. Эти сирены издают самый жуткий вой, какой только бывает, так что я на всякий случай отъезжаю подальше.

Двор забит детьми. С одной стороны построились ребята, все как на подбор в форме «Дойчес юнгфольк». С другой стороны занимаются девчонки в шортах и рубашках.

Они крутят обручи над головой и во все стороны, а ребята делают отжимания и выпрыгивания. Как мне хочется оказаться среди них и тоже закалять тело. Чем сильнее крепнет желание, тем ярче в душе горят злость и обида. Вспоминаю, как угрожал бабуле с дедом донести на них.

А ведь это правильная мысль. Так нас учил юнгбаннфюрер, и так бы поступил любой из моих друзей: пошел бы в полицейский участок или прямиком в штаб гестапо на берегу реки и донес бы на бабулю с дедом. Что они не пускают меня в школу и в отряд «Дойчес юнгфольк».

Размышляя над этим, замечаю среди девчонок ту, которую видел сегодня с утра. Она стоит в ряду, крутит обруч, только ей положено смотреть вперед, а она повернула голову в мою сторону и улыбается.

Озираюсь: мало ли, может, она смотрит на что-то другое, — а когда снова ловлю ее взглядом, она украдкой машет мне обручем.

И ее замечает учительница.

— Лиза Херц! — орет тетка. Проследив за взглядом ученицы, она тут же замечает меня.

Учительница низенькая, волосы так плотно собраны в пучок, что натягивается лицо. Одежда скромная и опрятная — темная юбка до икр и пиджак в тон. Едва завидев меня, она бросается через весь двор с криком:

— Эй! Мальчик!

Меня не должно быть на улице. Меня вообще не должно существовать. Не здесь. Не в этом городе. Я нарушил столько правил, что голова идет кругом, и я замираю на месте. Только что сам хотел донести на бабулю с дедом, а теперь, когда меня вот-вот поймают, накатывает ужас. Вдруг училка вызовет гестапо, и Ба с дедом попадут в серьезный переплет. Или SS отправит нас всех в лагерь, как Стефана.

— Мальчик!

Теперь все смотрят на меня. Дети крутят головами, им любопытно, что случилось. Взрослый командир парней тоже идет ко мне. Учителя приближаются, ученики стоят, а в мозгу у меня вырисовывается картина. Она похожа на фильм, только в главных ролях Ба с дедом. Плечи у них тоскливо поникли, на руках оковы, их запихивают в грузовик и увозят в лагерь. И все из-за меня.

Смотрю на Лизу Херц и замечаю, что она делает пассы руками. В голове у меня царит такая каша, что смысл жестов упорно ускользает.

В чем дело? Что она пытается мне сказать?

Лиза держит руки внизу, чтобы не привлекать внимания, и машет ладонями, будто отгоняя кошку.

«Уходи, — безмолвно произносит она. — Беги».

И словно пелена падает с глаз.

Хватаю велик и, встав одной ногой на педаль, разгоняюсь со всей дури.

— Стоять! — вопит учитель, почти добежавший до ограды.

Перекинув ногу через колесо, всем весом обрушиваюсь на педаль.

— Назад!

Спешу прочь. Снова ветер бьет в лицо, и сердце стучит как оголтелое.

Ехать мне долго, но от радостного возбуждения не осталось и следа. В груди теснятся сложные чувства, непонятные мне самому. Животный страх быть пойманным. Тревога за бабулю с дедом. Стыд за то, что сам был готов на них донести.

Опустив голову и вцепившись в руль, еду и еду, кручу и кручу, разгоняюсь и разгоняюсь.

Убегая, не смотрю назад. Наоборот, ныряю в лабиринт, путаю следы, только зубы лязгают, когда велик скачет по булыжным мостовым. Не замечая ничего вокруг, рвусь к свету в конце переулка и вылетаю на дорогу.

В сумбур моих мыслей врывается громкий, резкий, долгий гудок.

Ничего не успеваю сделать.

Дальше все как в замедленной съемке.

На меня несется черный «мерседес», сверкающий, красивый. В серебристом бампере отражается утреннее солнце.

В распахнутых глазах водителя плещется изумление, он вытянутыми руками упирается в руль и жмет на тормоза.

Колеса визжат. Я зажмуриваюсь. Мощный удар.

Полет.

Долгие секунды мое тело висит в воздухе.

Падение.

Удар.

Приземляюсь с тошнотворным хрустом.

Сперва оземь ударяются ладони, потом локти и колени, меня тащит по асфальту, обдирая кожу, и мелкие камешки впиваются в плоть. Подбородок впечатывается в бордюр, зубы лязгают, и воздух с громким уханьем вырывается из легких. Тело замирает.

— …мальчик, ты как? — спрашивают у меня.

Открываю глаза. Перед лицом стоят черные блестящие туфли.

— …слышишь?

Меня трясут за плечо. После удара в голове помутилось, глаза не фокусируются, поэтому фигура больше похожа на пятно.

— Ты. В. Порядке? — спрашивает мужчина в модном костюме.

Я, перевернувшись на спину, потихоньку сажусь.

На ладонях кровь и черные пятна асфальтовой крошки. На коленях тоже. Стоит взглянуть на месиво, и в сознание прорывается боль.

На другой стороне дороги собираются зеваки. Жители окрестных домов, заслышав грохот, припадают к окнам и даже стоят в открытых дверях, но никто не спешит на помощь. Если не считать мужчину в костюме.

— Ты всегда вылетаешь на дорогу не глядя?