Тайна черного янтаря

– Нет… нет, я ничего ему не рассказала. Его беспокоит совсем не это. Пожалуйста… не обращайте на него внимания. У моего брата нередко бывает плохое настроение. Иногда он сердится на меня, иногда на Сильвану или на слуг. Его хмурость еще ничего не значит. Как вы могли сами убедиться, он несчастный человек. После смерти нашего старшего брата на нас со всех сторон посыпались беды и несчастья…

И она растерянно замолчала, будто не зная, до какой степени может открыть Трейси правду, потом решилась и отбросила всякую осторожность.

– Согласно турецким законам, имущество, которое остается после смерти человека, должно быть поровну разделено между членами его семьи. То есть яли должно быть поделено поровну между Сильваной, мною и Мюратом. Однако Сильвана опередила всех. Еще при жизни нашего старшего брата она построила киоск, оформила его на свое имя и захватила большую часть имущества, вложив деньги в свой бизнес по продаже сувениров за границу. Остальное досталось ей в виде денег и драгоценностей. Кроме дома, нам с Мюратом почти ничего не осталось. Поэтому сейчас мы во многом зависим от Сильваны, а она крепко держит кошелек в своих руках. Мой брат не из тех людей, которые смогут жить счастливо и принимать то, что по праву должно принадлежать ему, из рук этой француженки в виде подачек. Так что у него серьезные причины для гнева.

– Я могу понять его чувства, – кивнула Трейси, – но мне все равно не понятно, почему он сердится на меня.

Нарсэл тяжело вздохнула.

– Я вас уверяю, он не хотел показаться вам негостеприимным хозяином, мисс Хаббард, – но не справился со своим волнением. Пожалуйста, простите нас и наслаждайтесь своим завтраком.

Трейси молча выпила кофе с булочками, а Нарсэл молчала, не стараясь больше завязать разговор. Этим утром она была задумчивой и тихой. Было похоже, уже жалела, что так разоткровенничалась с Трейси вчера вечером.

– Может, вы скажете своему брату, – попросила Трейси, – что в Турции меня интересует только работа и больше ничего?

Это была правда, и Трейси не стала больше ничего объяснять. Но вдруг у нее слегка зачесались руки, словно что-то очень легко коснулось их. Такое всегда происходило с ней, когда она чувствовала приближение опасности.

Нарсэл кивнула.

– Конечно. Извините за это неприятное происшествие в кабинете мистера Рэдберна. Я, естественно, поговорю со слугами и постараюсь выяснить, кто сыграл эту недобрую шутку. Молодые девушки, которые служат у нас, иногда ведут себя, как малые дети, веселятся, играют и ни к чему вообще не относятся серьезно.

По законам этики Трейси полагалось бы снисходительно улыбнуться, но она не согласна была считать то, что произошло, проказой ребенка.

– В любом случае, – чуть ли не с мольбой в голосе продолжила Нарсэл, – давайте забудем об этом неприятном происшествии и будем наслаждаться сегодняшним днем. Я надеюсь, что вам понравится в Стамбуле. Давайте радоваться жизни и не позволять мрачным мыслям омрачить нашу радость. Сегодня мне хочется быть похожей… на Анабель. Помните, я вам говорила, что больше всего на свете она хотела быть всегда веселой.

На эти доводы трудно было что-либо возразить, и досада Трейси стала таять.

– Я согласна, – кивнула она. – Действительно, не стоит портить себе день из-за какого-то дурака.

Нарсэл внезапно повеселела. Ее покорность восточной женщины была скорее всего лишь ширмой, которая позволяла ей держаться подальше от неприятностей и скрывать свои истинные чувства. На самом деле она была очень эмоциональна, могла вспылить, а через минуту заплакать, словом, понять ее было очень непросто.

После завтрака Нарсэл Эрим и Трейси Хаббард отправились в Стамбул. Был конец марта, ярко светило весеннее солнце, на деревьях уже набухли почки, а трава за ночь стала еще зеленее. Нарсэл с удовольствием вела машину. Как только они выехали за ворота, она на глазах изменилась, словно сбросила с себя оковы таинственности, царившей в доме.

Трейси бросила на нее взгляд украдкой. Сейчас ей уже с трудом верилось, что эта элегантная и уверенная в себе молодая особа была той самой девушкой, которая вчера вечером расчувствовалась, как сентиментальная школьница. Ни один волосок не выбивался из ее безупречной прически, тогда как каштановая челка Трейси растрепалась. Солнце заиграло на серебряных клипсах в ушах Нарсэл. Они вспыхивали при каждом движении ее головы, придавая ей беспечный и легкомысленный вид. Клипсы в верхней их части были украшены крошечными голубыми камешками, а ниже – большими синими камнями.

– Какие славные у вас клипсы! – воскликнула Трейси.

Нарсэл усмехнулась и, когда сбросила скорость перед следующим поворотом, сняла клипсы и протянула Трейси.

– Пожалуйста, возьмите… они ваши. Носите их на счастье.

– Но я не могу взять их! – испуганно воскликнула Трейси. – Я не это имела в виду.

Нарсэл бросила клипсы на колени Трейси.

– Таков турецкий обычай. Вы сильно обидите меня отказом, если не возьмете их. Если бы вы мне не нравились, я бы вам их не подарила. Можно мне называть вас по имени? Вы меня тоже можете называть Нарсэл.