Тайна черного камня

Ново и удивительно было для Марии все, что рассказывал Хохлачев. Прежде у нее даже и мысли не приходило, что Хохлачев носит в душе неизлечимую боль. Всегда спокойный, ни видом, ни словом не показывал он своей боли. Часто, когда приезжал на заставу, заходил к ним на чашку чаю, веселый, приветливый.

«Хорошо у вас, уютно, — говаривал он. — Прекрасный отдых: за самоваром по-домашнему часок посидеть».

«Вам бы, Денис Тимофеевич, жену-хозяйку в дом к себе привести», — посоветовала как-то Мария. Хохлачев отшутился:

«Наши жены — шашки навострены…»

Теперь только поняла она, что своим советом невольно тогда сделала человеку больно. А он скрыл в себе ту боль. Почему? Боялся, что не поймем его мы с Андреем? Пожалуй. Разве случайна мудрость народная: чужую беду — руками разведу. Трогает чужое горе, слов нет — трогает. Но разве с такой же болью воспринимается оно, как и свое? Ни от кого не хотел Хохлачев такой жертвы, нес свое горе в себе, не просил ни у кого к себе жалости. Да и плохой командир, если подчиненные жалеют его. И она, Мария, не вправе в это суровое время вызывать к себе жалость. Она сама призывает не слезами оплакивать гибель боевых товарищей, а свинцовым ливнем.

— Ошибку ты сегодня, Мария, совершила, — заговорил Хохлачев после паузы. — Не поняла и полезла на рожон. Мы с Эрзембергом игру бы затеяли.

— Поздно уже о нем говорить. Нет изверга. На будущее — урок.

— Урок — это верно. Только никому от этого не легче. Мы с Мушниковым и Жилягиным сразу приняли его игру. Знали же, что враг. А когда врага знаешь, легче с ним бороться. Теперь же жди, кого подсунут. Как поймут, что бита их первая ставка, будут искать новые ходы. Не ко времени, скажешь, этот разговор? Возможно. Но я хочу сказать тебе: нельзя в нашей святой борьбе чувству личной мести отводить ведущую роль. И еще не забывай, мы — пограничники. На нас люди равняются.

— Возьму себя в руки, Денис Тимофеевич. Возьму, — ответила она со вздохом. — Вы идите, я еще немного побуду здесь. Одна.

— Хорошо, — поднимаясь, проговорил Хохлачев. — Хорошо. Только недолго. Мы с Жилягиным и Мушниковым решили еще раз обсудить детали боя. Ждем и тебя.

Сегодня в ночь был намечен выход на операцию по уничтожению гарнизона фашистов и полицаев в одном из сел. Сложная операция. Все нужно продумать, все предусмотреть. Командиры долго сидели над картой. Мария тоже была с ними и в свою землянку вернулась, когда до выхода на операцию оставалось совсем немного времени. Собралась она, как обычно, быстро. Надела легкую телогрейку, немецкие галифе и немецкие сапоги, перекинула вещмешок с боеприпасами и продуктами за плечи, взяла автомат и вышла на поляну, где уже толпились партизаны. Ждали Хохлачева.

Он вышел подтянутый, по-военному аккуратно сидела на нем телогрейка. Сапоги были начищены, сумки с магазинами и гранатами, казалось, приклеены к бокам, не оттягивают ремень, не висят лишним грузом. Осмотрел всех собравшихся партизан и приказал:

— Попрыгаем. Выше, выше. Еще, еще, — и сделал заключение: — Ладно все пригнано. Можно в путь.

Пошел по тропе на первый взгляд неторопливо, но ходким шагом, каким обычно ходят мужики и пограничники, не оглядываясь, зная, что отряд вытянется, как всегда, в цепочку и, пройдя через лес до перешейка, зачвакает ритмично по хлюпкому болоту, а когда перешеек останется позади, соберется поплотней и заскользит бесшумно между деревьями вслед за высланными вперед дозорными.

Ничто не нарушало намеченного плана. За ночь, сделав всего один короткий привал, партизаны добрались до села и остановились на дневку, укрывшись в глухой балке. А Петр Мушников, замаскировавшись на опушке, весь день наблюдал за немцами и полицаями. Вернулся поздно вечером и доложил:

— Все в порядке. Часовые на прежних местах. Снимать будем как договорились. Вы, товарищ капитан, того, который у школы, я — у склада. Сигнал атаки — взрыв гранаты.

— Вот и прекрасно, — одобрил Хохлачев. — С собой я возьму…

— Денис Тимофеевич, я пойду, — сказала Мария. — Вот этой гранатой!

— Хорошо. Согласен.

Еще раз напомнив задачу основной группе партизан, Хохлачев скомандовал:

— Пошли.