Тайна cредневековых текстов. Библиотека Дон Кихота

А на афише написать надо: «Му-Му», через черточку. Пусть дизайнеры поработают. Ах, черт, закусочная уже такая есть, и так же на вывеске написано. Сволочи – идею замарали. Может быть, «Му-Му» заменить на «Мы-Мы»? Нет. Не подходит. «Идущих вместе» напоминает. Хотя, с другой стороны, говорит о национальной идентификации: Муму – это Мы. Это наше все. И патриотично, а патриотизм нынче в моде. Шрифт надо какой-нибудь подобрать. Может быть, по-английски как-то? Но цвет обязательно красный, кровавый, чтобы звуки напоминали звуки захлебывающегося в собственной крови человека. Ничего головка – работает. Это вам не лапцы себе топориком на публике рубить. Это интеллект, креатив, мать твою! Куда вы без меня денетесь, без раскрутки-то?

Но новый псевдоним и его оформление следовало обсудить с головастыми помощниками, один из которых был филологом с ученой степенью. Затем с юристами: надо было не задеть авторские права известной закусочной. Зацепиться за то, что кулинары шли от коровы, а мы – от собаки. Разные животные – значит, под закон об авторском праве не подпадает.

Но, несмотря на возможные трудности, Айзенштуцер внутренне поздравил себя с удачной находкой и первым удачным «выступлением» своего подопечного, превратившегося прямо на глазах публики из героя Данко в жалостливую собачку Муму.

Декабрь. Канун католического Рождества. Арбат

Дверь квартиры доцента Сторожева.

– Так, значит, нас нет, Арсений, – не унимался обескураженный профессор Воронов, поднимаясь вверх по лестнице на третий этаж, – нас нет, и мы себе только кажемся, как голограмма какая, да?

– Да не расстраивайся ты так, Женька, сейчас поедим, почитаем, – успокаивал приятеля доцент Сторожев, вставляя попутно ключ в замочную скважину. Руки его при этом заметно дрожали…

– Арсюша! – вся в слезах выскочила навстречу Сторожеву седовласая старушка в кружевном воротничке, украшенном изящной камеей, и в длинном старомодном платье курсистки начала прошлого XX века. – Гогу только что по телевизору показывали. Он сделал это!..

И старушка, так и не назвав, что это, склонила голову на грудь доценту и разрыдалась.

– Что? Что Гога сделал, Амалия Михайловна? – допытывался Сторожев, стоя на пороге.

Профессору, чтобы не оказаться за дверью, пришлось бочком протиснуться в прихожую.

– Руку, руку – вот так. – И старушка провела ребром ладони по запястью правой руки. – Вот так себе отхватил.

– Черт! Черт! Черт! – топнув ногой и замотав головой, выругался сторонник голограммной вселенной. – Я так и знал. Так и знал, что этим все и кончится. Алхимик несчастный!

Профессор сдернул с головы теплую кепку и учтиво поклонился старушкиной спине. Смущаясь, произнес:

– Здравствуйте…

– Знаешь, – вдруг обратился к нему Сторожев, – я, видно, напрасно тебя зазвал: сегодня никакого обеда не будет. Тут, понимаешь, маленький инцидент с одним нашим бывшим членом произошел. Короче, все отменяется. Прости. Прости великодушно. Но так уж случилось.

– Понимаю, понимаю, – залепетал Воронов, хотя ровным счетом он так ничего и не понял.

Сторожев отставил старушку влево и дал профессору свободно выйти на лестничную площадку. А затем бесцеремонно перед самым вороновским носом захлопнул дверь.

«Черт знает что такое! – выругался в душе профессор, нахлобучивая свою кепку. – Ведь знал же, знал, что от него чего угодно ждать можно. Зазвал, наговорил три бочки арестантов, а в конце – пожалуйте бриться, дорогой профессор: дверь в нос и вали отсюда!»

Но объясниться Сторожеву все-таки пришлось. Объяснение произошло через несколько дней в студенческой столовке под веселый хохот бурсы и звон посуды. Все вокруг только и говорили о раскрытом инкогнито писателя Грузинчика и о его впечатляющем членовредительстве.

Видишь ли, Женька, ты уже, наверное, знаешь, что Гогой, о котором так сокрушалась Амалия Михайловна, оказался не кто иной, как успешный писатель Грузинчик, известный больше под псевдонимом Эн. Гельс.

Об этом, дорогой мой, вся Москва знает. Тоже мне секрет.

Не кипятись. Я понимаю: обидно, когда перед самым носом дверь закрывают. Но поверь, в той ситуации поступить иначе было просто невозможно.

Ладно. Проехали. Меня, Арсений, любопытство гложет: какое отношение писатель Грузинчик имеет к твоей арбатской квартире и к читательскому клубу? У него что, проблемы с пищеварением?

Прямое. Прямое отношение он ко всему этому имеет. Грузинчик в нашем клубе и начинал, пока его эта вездесущая Стелла не сцапала и не заставила контракт с издательством подписать.

«Фауст» какой-то.

Это ты на контракт намекаешь?

Как догадался?

Читали-с, знаем.

Арсений Станиславович! Арсений Станиславович! А у нас сегодня лекция будет? – с шумом подскочила стайка студенток.

Будет, деточки. С чего бы ей не быть?

Девчонки от радости, что смогли хоть так пообщаться с любимым педагогом, вспорхнули и разлетелись в разные стороны.

После короткой паузы Сторожев продолжил: