Тайна Дамы в сером

Винсент же, убедившись, что бледнолицый не держит на него зла, всячески старался проявить свое раскаяние по поводу случившегося. Он сразу же вызвался сопровождать Карла на рыбалку, объявив, что знает места, где водится «во-от такая» форель, так что на нее надо идти не с удочкой, а с острогой, как на медведя. Карл, который и не думал в тот вечер идти на рыбалку, а собирался в тишине и покое заняться грамматическими упражнениями (причастие прошедшего времени, participio pasado, все еще вызывало у него затруднения), вынужден был согласиться. Добытую форель он, впрочем, съел с удовольствием – Винсент выпотрошил ее, завернул целиком в широкие листья какого-то неизвестного Карлу растения и запек на углях, так что получилось нечто божественное.

В другой раз молодой ацтек, приехав в селение на роскошном вороном жеребце, сделал попытку подарить его Карлу. Карл решительно воспротивился; призвав на помощь все свои познания в ацтекских нравах и обычаях, он объяснил Винсенту-Виннету, что никак не может принять столь щедрый подарок – во-первых, он ничем его не заслужил, во-вторых, он еще не настолько хороший наездник, чтобы сесть на такого коня, не рискуя вызвать насмешки женщин и детей, и, в-третьих, у него, Карла, нет при себе ничего, хоть сколько-нибудь равноценного, чем он мог бы отблагодарить своего краснокожего брата.

Все это было сказано с предельной учтивостью, с соблюдением всех необходимых тонкостей, на хорошем, правильном языке предков, и наставник Карла, пожилой ацтек, присутствовавший при этой сцене, одобрительно кивнул и сделал знак Винсенту, чтобы тот не настаивал.

Молодые люди сошлись покороче, можно даже сказать, подружились, в тот день, когда Винсент привез с собой гитару. Собственно говоря, это была не гитара, а гитарон – без ладов, с укороченным грифом и дутой задней декой, похожей на дно перевернутого каноэ; низкий, басовитый, мужской инструмент. Но звуки, которые извлекал из гитарона молодой ацтек, были неожиданно мягкими, глубокими и нежными, словно голос женщины, поющей колыбельную. Карл, соскучившийся по музыке, сразу же отложил книжку, спустился в патио и подсел к нему, зачарованно глядя на его ловкие смуглые пальцы, перебирающие струны. Так они и просидели большую часть ночи под ясными, мерцающими, подмигивающими звездами, передавая друг другу инструмент и распевая на два голоса старинные, протяжные индейские песни – пока из окна наверху не высунулся сеньор Лопес и не велел им немедленно прекратить этот кошачий концерт.

Излишне говорить, что инструмент был также предложен в подарок, и его Карл с благодарностью принял.

Помимо этих дневных, так сказать, официальных, визитов, случались и визиты тайные, ночные, никому не известные.

Несмотря на то что дни Карла были заполнены до предела самыми разнообразными занятиями, что ум его с увлечением постигал древний, как эти горы, окаменевший в своей древности мир ацтеков, а душа радовалась вновь обретенным телесным возможностям, по ночам, свободным теперь от тяжкого, беспробудного сна, он тосковал по Мануэле. Часто на восходе луны он спускался в конюшню, седлал флегматичного чубарого или норовистую гнедую и отправлялся в долину.

Освоившись довольно быстро с местной географией, он свободно ориентировался в горах и точно знал, в какой стороне и на каком расстоянии находится гасиенда Лопес.

Однако ему и в голову не приходило нарушить данное тестю слово, и, проехав шагом несколько миль в нужном направлении, указанном голубым, низко висящим над горизонтом Сириусом, он со вздохом поворачивал коня и возвращался назад. Вернувшись, он часто лежал без сна на своей жесткой постели, глядя на звезды и луну в открытом окне, или брал в руки гитару и тихо, чтобы никого не разбудить, извлекал из нее мечтательные звуки.

А что же Мануэла? Она, что ли, тоже терпеливо ждала в своей спальне, посылая вздохи звездам и ночной темноте, или, как ей было предписано, предавалась благочестивым размышлениям? Да ничуть не бывало! Она-то сеньору Лопесу никакого слова не давала, да он его и не требовал, мудро рассудив, что брать слово с влюбленной женщины – дело совершенно бессмысленное и бесполезное; вдобавок он полагался на бдительность сторожей. Ибо теперь сторожили Мануэлу на совесть, и, кроме старой дуэньи, находившейся при ней практически безотлучно, под ее окнами постоянно прогуливались сменявшие друг друга кузены.