Ошеломленный Манечкиной красотой, он безропотно согласился пропустить ее вперед. Поблагодарив курсанта улыбкой и взмахом шелковых ресниц, Манечка тут же про него и забыла. Сидела на жесткой кушетке прямая, строгая, неприступная, не замечая тоскливого взгляда морячка, устремленного на ее изящный профиль и маленькое розовое ушко, прикрытое вороным локоном.
Время уходит, размышляла Манечка, покусывая пухлую нижнюю губку. Осталось всего три дня, от силы четыре. Пора приступать к решительным действиям. Брать быка за рога. Тем более что бык, судя по всему, чувствует себя в безопасности и к сестрице Манечке относится с полным доверием.
Прежде всего надо решить, когда, где и как, мысленно загнула пальцы Манечка. Впрочем, с «когда» и так ясно – чем раньше, тем лучше. Нынче вечером. С «где» уже сложнее: Верка не соглашается еще раз взять к себе Лешку, говорит, что помирилась со своим слесарем и он к ней переезжает. Совсем. Подруга, называется! Не могла три дня потерпеть!
«Как» неразрывно связано с «где». Если «где» – это у Манечки дома, то все просто. Незадолго до конца рабочего дня достаем из шкафа в приемной припрятанную заблаговременно большую дорожную сумку. Берем из директорского кабинета и грузим туда восемь томов Большой советской энциклопедии. Нет, лучше десять. Директорше все равно, ее после обеда не будет.
Сумку прячем под стол и ждем. Когда братец явится забрать свою куртку и попрощаться, попросим его помочь. Тяжесть-то какая, хрупкой Манечке ее и от пола не оторвать, не то что до дома донести!
Все, полдела сделано. Дома угощаем братца чаем с домашними вкусностями (надо будет по дороге из поликлиники в кулинарию забежать!) и жалуемся на сложную жизнь одинокой трудящейся женщины. С беспокойным подростком на руках. Если спросит, где подросток, скажем – у тети… нет, лучше у бабушки. Там и заночует. Бабушка, мол, очень его любит, то и дело в гости зовет.
Самого-то подростка нет, а вот фотографии его – пожалуйста. За двенадцать лет Лешкиной жизни их накопилось три толстенных альбома. Часа полтора просмотра, не меньше, а если с подробными Манечкиными комментариями, то и все два…
И вот тут-то, около десяти вечера, на сцене должен появиться сосед Костя. Судя по некоторым признакам, появится непременно, во всей своей красе – пьяный, расхлюстанный, в грязной, порванной на груди тельняшке и с традиционной просьбой одолжить денег до завтра. Пьяный ли, трезвый, Костя совершенно безопасен, и Манечке это отлично известно; получив желаемое, он моментально исчезнет и ни за что на свете не покажется в этот вечер еще раз – такое уж у него правило. Он даже, если хотите знать, и то, что занял, назавтра вернет, если у него появятся деньги и Манечка успеет перехватить его до начала вечернего сеанса.
Но на человека свежего и неосведомленного, тем более иностранца, явление Кости должно произвести впечатление. А тут еще Манечка, зарыдав от страха, спрячется за широкую спину рыцаря и защитника, и тому уж никак невозможно будет уйти, оставив слабую, беззащитную женщину одну.
Вот только насчет слабой и беззащитной – не перебор ли? До субботнего происшествия он, пожалуй, и поверил бы в Манечкины испуганные всхлипывания, но после… Не верю, скажет он, Станиславский не обязан всему верить. Ладно, плакать не будем, и говорить ничего не будем тоже, а будем молча стоять и смотреть. Огромными, черными, смятенными глазами… Да, вот именно! Молча! Все – взглядом! Что вы на это скажете, Станиславский?
Манечка потянулась, разминая затекшую от неподвижного сидения спину, и посмотрела на часы. Однако! Уже четверть девятого! Ну и порядочки у них тут, в стоматологии, никакого понятия о трудовой дисциплине! Так, на чем мы остановились?
Задумано неплохо, ничего не скажешь, но вот куда нам девать Лешку?
Не отправлять же его, в самом деле, к бабушке в Тулу…
– Заходите, – буркнула невыспавшаяся медсестра, распахнув наконец двери кабинета, и Манечка зашла.
Явившись минут сорок спустя на работу и швырнув отяжелевшую по дороге сумку на ее привычное место, Манечка первым делом ринулась к большому зеркалу – убедиться, что холодные резиновые пальцы стоматолога не нанесли ущерба нежному персиковому румянцу и тщательно прорисованному контуру губ. Затем она освободилась от шубки и сапог («молния» на правом, как назло, разъехалась окончательно, придется булавкой скалывать!) и проверила дорожную сумку в шкафу – как ей там, не надоело ли; ничего, милая, скоро на волю, может быть, даже и сегодня, если твоей хозяйке удастся разрешить одну маленькую проблемку…
Зазвонил телефон. Манечка, бросив на него неодобрительный взгляд, уселась за свой стол, положила перед собой чистый лист бумаги, ручку и задумалась. Телефон вякнул еще пару раз и сконфуженно замолчал.