Она знала, что директриса очень серьезно относится к нарушениям жесткого финансового режима, в котором вынуждена была существовать школа, и если уж эта тема не вернет ее мыслей в деловое, конструктивное русло, то…
Подействовало, однако. За какие-нибудь четверть часа все обсудили, выяснили возможные причины, установили личности виновных, выработали перспективные направления и способы устранения недостатков – в общем, хорошо поработали, как в добрые старые времена.
И все же, покидая директорский кабинет, завхоз хмурилась и даже что-то бормотала себе под нос на своем родном эвенкийском языке.
Карл и в самом деле появился в школе лишь после полудня. Директриса к тому времени уже отбыла в Город на еженедельный семинар для руководящих работников. Завхоз, привлеченная слухами о возможной выплате недостающей части зарплаты, ушла в центральную бухгалтерию. Одна Манечка, по горло заваленная работой, неотступно находилась в приемной. Несмотря на занятость, она то и дело поглядывала в окно – не появится ли там, на своем привычном месте, темно-серый «Опель». Но «Опеля» не было.
Вероятно, по случаю хорошей погоды господин Роджерс прибыл в школу пешком. Вот только что его не было, и Мария Александровна, изучавшая в холле последнюю стенгазету, со вздохом отвернулась от входных дверей и переместилась вправо, к расписанию уроков. И вдруг появился, возник на ярко освещенном крыльце – высокий, стройный, слишком моложавый для профессора в этом своем свитере и джинсах. Мария Александровна заморгала, глядя на игру света в его густых платиновых волосах, но тут же справилась с собой и медленно, величественно выступила ему навстречу.
Профессор охотно согласился пройти в начальную школу, чтобы продолжить начатую еще в пятницу дискуссию. Уже по дороге в кабинет он стал задавать Марии Александровне вопросы по поводу безударных гласных, третьего склонения имен существительных и глагольных окончаний, а уж в кабинете, расположившись, на правах гостя, со всем возможным удобством и вытащив свежий блокнот, принялся за нее всерьез.
Спустя некоторое время Мария Александровна почувствовала себя несколько утомленной и призвала на помощь более молодых, практикующих педагогов. Молодые педагоги, свободные от уроков (все, кроме Бельской, которой сегодня было не до «гарных хлопцев» ), откликнулись на зов незамедлительно. В кабинете завуча сразу же стало тесно, многолюдно и очень шумно.
Проходившие по коридору в столовую хмурые старшеклассники удивлялись – чего это ради училки подняли галдеж в таком всегда тихом и приличном кабинете завуча начальной школы; не иначе как готовят очередную каверзу против бедной мелюзги. А там, глядишь, и до нас доберутся! Ох, не к добру это, скорей бы уже каникулы!..
Проходившие по коридору в столовую педагоги-предметники останавливались, заглядывая в приоткрытую по причине духоты дверь, прислушивались, снисходительно улыбались – начальная школа, выпускники педучилища, что они понимают в высшей педагогике? Многие, не выдержав, заходили внутрь и присоединяли свое авторитетное мнение к той или иной группе спорщиков.
В результате профессору и примкнувшим к нему лицам был дан должный методический и дидактический отпор. И профессор вынужден был отступить.
Он заявил, что ему требуется время для осмысления всей полученной сегодня ценной информации. После чего как-то удивительно быстро исчез из переполненного кабинета, так что никто даже не успел спросить, куда он направляется и что будет делать дальше.
В это самое время двумя этажами выше, в библиотеке, трудовик сражался с тяжеленной доской, которой предстояло стать верхней полкой нового книжного стеллажа. У доски было на этот счет свое мнение. Она нипочем не желала укладываться своими выступами в нужные пазы, она то и дело норовила упасть на трудовика и расцарапать ему лицо и руки или, по меньшей мере, отдавить беззащитные пальцы ног в мягких домашних тапочках.
Изругав доску в пух и прах, энергично, но вполголоса (библиотекарша, вредная старуха, следила за ним неотрывно), он отошел в дальний угол и уселся спиной ко входу.
Через несколько минут кто-то вошел в библиотеку. Библиотекарша взволнованно закудахтала. Трудовик не прислушивался – напряженно сопя, он выковыривал из ладоней длинные узкие занозы.
Кто-то похлопал его по плечу. Он недовольно обернулся.
– Давайте я вам помогу, – предложил немец, указывая на стеллаж.
Вдвоем они легко и быстро уложили доску на нужное место – та даже не пикнула.
– Ну, спасибо! – сказал довольный трудовик, вытирая о халат потную израненную ладонь и протягивая ее немцу. – С меня причитается!
– Это очень кстати, Степан, – обрадовался немец, – я как раз хотел поговорить с вами, как… – Тут он замялся, подбирая подходящее выражение, и выдал: – Как мужчина с мужчиной!
– Давай, – тут же согласился польщенный и заинтригованный трудовик, – но не сейчас, а попозже, часиков в шесть. У меня в мастерской, а? Ну все, договорились. Жду.
С этими словами он покинул библиотеку, показав напоследок язык фиолетовому затылку библиотекарши, а профессор остался.