— Ерунду ты говоришь! Если бы бабушка хоть чуть подумала, она бы не стала дарить это платье такой малявке. Ты малявка и пигалица, а бабушка безмозглая, раз не понимает, кто взрослый, а кто ребенок.
Канди обомлела от такого святотатства, но быстро сообразила, какое преимущество она получила.
— А вот я расскажу маме и бабушке, что ты говорила.
— Так они тебе и поверили!
— А я поклянусь на распятии, что все это чистая правда.
Дульсина струсила. Она бы много дала, чтобы взять свои слова обратно.
— Канди, — медовым голосом начала она, — я ведь о тебе беспокоюсь. Такое платье лучше поберечь до другого случая. Что хорошего, если ты случайно капнешь на него соусом или опрокинешь чашку чая?
— Не опрокину и не капну, если сяду подальше от тебя, — довольно миролюбиво ответила Канди, чувствуя, что на этот раз Дульсина у нее в руках.
В комнату вошла горничная Селия и помогла облачиться одной в зеленое, а другой в розовое платье. Сама того не подозревая, она безмерно увеличила унижение Дульсины, долго и бережно расправляя все оборочки и воланчики на ее пышной юбке. Все это время Дульсина внутренне тряслась от злости, а Кандида изворачивалась перед зеркалом, пытаясь со спины разглядеть свое «почти взрослое» платье.
Внезапно лицо Дульсины прояснилось.
— Канди, — сказала она, как только Селия вышла. - Такое дамское платье не носят без украшений.
— Где же я их возьму?
— Не хитри, сестренка. У тебя полно разных цепочек, пластмассовых колечек, браслетов с брелочками.
— Откуда ты знаешь? Ты что, рылась в моих вещах?
— Зачем мне рыться в твоих вещах? Просто я видела, как ты в этом платье и в украшениях вертелась перед зеркалом. Но видишь, я ничего никому не рассказала.
На самом деле первым порывом Дульсины, когда она их случайно обнаружила, было бежать и пожаловаться маме, что Канди прельстилась тем, о чем Луиса отзывалась с неизменным пренебрежением, — грошовыми безделушками. Но потом она сообразила, что если оставит все в тайне, то сокровища не будут выброшены, и она сможет наслаждаться ими, когда сестры нет дома. Но сейчас приходилось жертвовать украшениями, чтобы поставить зарвавшуюся Канди на место.
— С таким фасоном без украшений на обойдешься, у тебя ведь открытая шея,— авторитетно заявила она.— Ты же помнишь, что у Паулетты Монтеро были и браслет, и цепочка, и кольцо. А ты сама сказала, что у вас очень похожие платья.
— Да, но у Паулетты были настоящие драгоценности, — с сомнением сказала Канди.
— Твои блестят еще лучше, чем настоящие.
— А мама не рассердится? Она ведь запретила нам покупать разную дешевку.
— Когда она увидит, как это красиво, она сама тебе посоветует купить еще, — уверенно ответила Дульсина.
Кандида наконец решилась.
— Отвернись, — сказала она и полезла в свой тайник.
Дульсина, усмехаясь про себя, прислушивалась к возне за своей спиной. Последний раз драгоценные побрякушечки в этот тайник засовывала в спешке она сама.
— Что же именно надеть? — суетилась Канди.
— Бусы можешь надеть в несколько рядов, так носят. Браслетик выбери с брелочками, пусть звенит.
— Возьми и себе что-нибудь, — расщедрилась Канди.
— С моим детским платьицем не разгуляешься, — вздохнула Дульсина. — Пожалуй, вот эти колечки мне подойдут. Пойдем поскорее вниз, мы очень долго из-за тебя копались.
Луиса, уже сидевшая в машине, начала терять терпение и собиралась послать Хаиме за дочерьми. В этот момент девочки появились на крыльце. Луиса взглянула на них и обомлела. Дульсина была как Дульсина, но Канди! Она была разряжена и сверкала, как рождественская елка. С нее прямо гирляндами свешивались какие-то уродливые цепочки, бусы, какая-то несусветная дрянь.
— Это что такое?! — услышала Канди ледяной от бешенства голос Луисы. Все самодовольство Кандиды исчезло в одну минуту, а ее ноги приросли к ступеням. Дульсина, наоборот, проворно сбежала с лестницы, к которой уже направлялась Луиса.
— Что это такое, я спрашиваю?! — Луиса брезгливо взяла кончиками пальцев «драгоценности» Кандиды и потряхивала ими прямо перед лицом девочки.
— Даже горничная постыдилась бы надеть это на себя! Сними немедленно!! — вдруг взорвалась Луиса. Смертельно перепуганная Канди зарыдала. Дульсина, которая от испуга даже не могла злорадствовать, быстро стянула с себя пластмассовые колечки и незаметно зашвырнула их в кусты.
Луиса опомнилась, обняла плачущую Кандиду и увела ее в холл. Дульсина не решилась последовать за ними.
В холле Луиса села в кресло и привлекла к себе всхлипывающую девочку.
— Прости меня, дочка, — сказала она. — Я ненавижу вульгарность, а в эту минуту мне вдруг показалось, что вульгарность лезет в доме изо всех щелей и я бессильна этому помешать.
Кандида плохо поняла, о чем говорила мама. Она слышала только, что сначала мама неслыханно рассердилась, а теперь говорит с ней небывало ласково. Луиса действительно впервые испытала перед дочерью чувство вины, за которым пришла небывалая нежность. Кандида стала поспешно стаскивать с себя свои сокровища, а мать ласковыми движениями помогала ей.