— Тебя не смущает, что это произошло в последний момент? Как будто кто-то из гостей внезапно отменил свой приход и нас пригласили, чтобы заполнить два пустующих места за обеденным столом?
— Откуда у тебя такая подозрительность, Леонардо? И такая чрезмерная гордость? Давай не будем ничего усложнять. Нас пригласили, и мы ответили согласием.
— Ты ответила согласием. Моего согласия никто и не спрашивал, я его просто не могу дать.
— Но подумай, в какое положение ты ставишь меня! Я просто не знаю, что им сказать.
— Что-нибудь придумаешь, дорогая, это нетрудно.
— Ты издеваешься надо мной?
— Нет, просто повторяю твои слова.
— Хорошо, — вдруг кротко сказала Луиса, — я постараюсь что-нибудь придумать, — и вышла из кабинета.
Леонардо в задумчивости прохаживался по комнате. В последнее время такие сцены между супругами были не редкостью. Никто не назвал бы их скандалами: донья Луиса никогда не опустилась бы до грубых слов или визгливых интонаций. Да и сам Леонардо по своей природе не был склонен к шумным перебранкам. К тому же он действительно уважал свою жену, хотя давно уже перестал глядеть на нее с благоговением, как это было в первые годы их совместной жизни.
Тем не менее их семейная жизнь явно дала трещину. Не было того единодушия, постоянного желания сделать друг другу приятное, которое отличает счастливые семьи. Между Леонардо Линаресом и его женой установилось тайное противостояние, которое чувствовалось во всей атмосфере дома. Спор мог возникнуть в любую минуту по самому незначительному поводу. Правда, повод для сегодняшнего «перетягивания каната», как окрестила их словесные дуэли прислуга, был, по мнению Леонардо, отнюдь не пустячным.
Именно благодаря своей обязательности, распространявшейся даже на мелочи, Леонардо заслужил себе хорошую репутацию в деловом мире. Для него это не был лишь способ вести дела, а выражение его внутренней сущности, которая делала его надежным человеком и в других вещах. Поэтому его возмутила та легкость, с которой Луиса сегодня собиралась разрешить созданную ею же проблему, игнорируя его обязательства.
Кроме того, этот случай еще раз доказал, как мало в этом доме считаются с его волей, его свободой и временем. Безапелляционность, с которой Луиса планировала «светскую», то есть всю не занятую делами часть его жизни, все больше возмущала Леонардо. Он сам удивлялся, как он мог так долго терпеть, пока его водили, как собачку на поводке, от визита к визиту, от одного званого обеда к другому. Луиса объявляла ему как нечто само собой разумеющееся: «В среду мы идем туда-то, в четверг у нас будут такие-то», — ожидая от него, что он лишь примет это к сведению.
Правда, такое положение сложилось не случайно. В свое время Леонардо буквально потерял голову от Луисы Ла Коста и даже спустя несколько лет после свадьбы все не мог поверить, что такая утонченная, великолепная женщина стала его женой. Он буквально смотрел в рот Луисе, считал ее непререкаемым авторитетом во всех тонкостях светской жизни. Луиса Ла Коста происходила из старинного знатного рода, гордившегося своим богатством и своей уходящей вглубь родословной.
Сам Леонардо происходил отнюдь не из низов, но все-таки из гораздо более скромной семьи, чем Луиса. Этот брак был большой его удачей — так считали и он сам, и его друзья, да и сама Луиса. А уж про ее родню и говорить не приходится. Те в период ухаживания как бы говорили всем своим видом: «Что ж, вы подаете большие надежды, иначе мы бы ни за что не согласились на такой союз. Смотрите же, не обманите наших ожиданий, постарайтесь стать достойным нашего круга».
Леонардо, молодой и влюбленный, не осознавал, насколько это оскорбительно. Слишком он был не уверен в себе, слишком переоценивал это самое высшее общество.
Неудивительно, что его капитаном при вхождении в это общество стала Луиса. Он беспрекословно выполнял ее указания, касавшиеся не только того, что делать, но и каким образом это делать, — словом, все те мелочи, которые составляют в совокупности жизнь светского человека.
Леонардо Линарес оправдал ожидания знатных родственников. С помощью немалого приданого Луисы он смог открыть строительную фирму, которая процветала и приносила немалый доход. Их великолепный особняк считался одним из центров светского общества. Леонардо был благодарен жене за все, что она для него сделала, но такая благодарность совсем не то, что благоговение. Как только Леонардо перестал благоговеть перед высшим светом, на который он наконец взглянул трезвыми глазами, неизбежно исчезло и благоговение перед женой.
Он с горечью убедился, что всю поверхностность и формальность светского общения Луиса перенесла и на жизнь семьи. Она с равнодушием относилась ко всему, что хоть как-то выходило за круг ее привычных интересов.
О своих делах Леонардо уже и не пытался ей рассказывать. Вежливый, но безучастный вид, с которым выслушивала его Луиса, и однообразные замечания типа: «О, не волнуйся, все обязательно устроится» — отбили у него всякую охоту рассказывать о возникавших у него проблемах, о людях, с которыми сводила его работа.