Тайна для библиотекаря (СИ)

Лейтенант закончил читать молитву и спрятал крестик за пазуху. Обязательно надо остаться завтра в живых. Нет, смерти он не боялся — но в этом случае клятва, которой уже седьмой век следует род д'Эрвалей из Гаскони, останется неисполненной. Потому что он последний, кто может сделать всё, что нужно — и видит Бог, речь идёт отнюдь не о поисках какой-то там книжонки, напечатанной, к тому же, немцем.

Должен сделать, потому что — больше некому.

[1] (фр.) Свобода, равенство, братство — один из лозунгов Французской революции, весьма популярный и в армии Наполеона.

VII

На телеге стоял высокий, с окладистой бородой, мужчина. Вокруг плотной толпой сбились мужики — суровые, обвешанные ружьями, саблями и пистолями. Личная гвардия Герасима Курина, его телохранители и последний резерв на самый крайний случай.

— Сам Курин, — подтвердил стоящий рядом казак. — А енти, рядом с ним — дружки явонныя. Отчаянный народишко, разбойники!

Я покосился на запястье, где исправно тикали часы — «старые добрые «Командирские», привезённые из двадцатого века. Семь-тридцать утра; базарная площадь перед церковью села Большой Двор битком набита людьми. Мы — десятка два гусар и столько же казаков — стоим верхами позади огромной, тысячи на полторы, толпы. В глазах рябит от армяков, кафтанов; некоторые «самооборонцы» щеголяют в синих солдатских сюртуках, уланских куртках, разноцветных гусарских ментиках и прочих предметах трофейного обмундирования — всё со споротыми эполетами, шнурами, галунами. Над головами колышется щетина самодельных пик, насаженных торчком кос и вил-тройчаток; кое-где мелькают длинные пехотные ружья с примкнутыми штыками и страховидные ослопы и цепы с билами, утыканными заострёнными железяками и вбитыми в дерево ржавыми подковами.

Стоящий на телеге человек поднял руку, гомон толпы стал стихать. Я ожидал, что голос его будет соответствовать внешности — зычный, низкий, как и полагается народному вождю. Но Курин заговорил высоким, срывающимся тенором:

— Любезные друзья, постараемся за отечество свое и за дом пресвятые богородицы. Неприятель грозит наше селение предать огню, а нас в плен побрать и с живых кожи поснимать за то, что мы ему неоднократно упорствовали сражением!

Он старательно выговаривал слова, и мне пришло в голову — а не зазубрил ли он речь заранее, по бумажке, написанной дьячком-писарем?

Курина на телеге сменил тщедущный попик в обтрёпанном подряснике. Плешь на голове, обрамлённую редкими пегими волосами, прикрывает колпак-скуфейка, борода редкая, седая, смешно торчала вперёд. И тут же с колокольни Воскресенской церкви загудела медь, крестьяне стали стаскивать шапки, обмахивались крестными знамениями, опускались на колени. Я огляделся — казаки с павлоградцами истуканами сидели в сёдлах, обнажив головы.

А попик выводил:

— Скорый помощниче всех усердно к тебе прибегающих, святый благоверный великий княже Александре! Ты в житии твоем ревнитель и защитник православныя веры был еси: и нас в ней твоими к Богу молитвами непоколебимы утверди. Ты, победив полки супостата, от пределов российских отгнал…

— Молитва святому благоверному князю Александру Невскому! — растолковал казак. Он часто, истово крестился, комкая суконную шапку в левой, сжимавшей поводья руке. — Крестьянам без молебна неможно. Люди они не воинския, как живот свой положить? А так — пропели молебен со акафистом, простились друг с другом, и с помощию божиею приуготовились!

Позади фыркнула, захрапела лошадь. Я обернулся — штаб-ротмистр Богданский собственной персоной. Кивер зажат под локтем, правая рука вздёрнута, пальцы собраны в приличествующую щепоть. Из-за плеча у него ухмылялся корнет Алфёров — тоже с непокрытой головой, однако, креститься по примеру начальства и не думает. Я ответил ему улыбкой: Мальчишка, вольнодумец, что с него взять…

— Ну, всё, господа, помолились, и довольно. — заговорил штаб-ротмистр. Настроение у него было приподнятое в ожидании лихого дела. — Как в писании: «Богу Богово, а кесарю-кесарево». Сейчас скачем на дальнюю околицу и занимаем позицию в рощице. Диспозиция такая будет: куринцы лягушатников в село впустят — сделают вид, что они мирные жители и о сопротивлении даже помыслить не могут. «Мол, мы всё вам продадим, в этой усадьбе муку возьмёте, а с повозочкой давайте в другую усадьбу, там стог сена есть, а там дальше пройдёте по домам, хлебушком и картошечкой разживётесь…» А когда передовой отряд растащат по дворам — тут-то другие мужички, которые по избам сидеть будут, на вилы их и поднимут. А мы в засаде момент выждем. Французы вояки серьёзные, и даже если их врасплох застать, драться будут крепко. Пушки, опять же — непременно они их на левом фланге поставят, возле сосновой рощи, чтобы село держать под обстрелом. Вот по ним мы и ударим в первую очередь!

Павлоградцы с казаками одобрительно загомонили. Захватить внезапным наскоком из засады пушки, разогнать орудийную прислугу — это было привычно, и они уже предвкушали, как будут скакать, стрелять, рубить…