Тайна для библиотекаря

— Знам мы енту Сухаревку! — буркнул Герасим, услыхав вопрос Прокопыча. Я уже успел заметить, что крестьянин недолюбливает своего зажиточного «соратника» и не упускает случая его подколоть. — Оне всем селом в Москву ездили. Как войско и жители ушли по распоряжению ихней светлости градоначальника графа Растопчина, так павловския сейчас поклались на телеги и в город поехали.

— Грабить, што ль? — понимающе ухмыльнулся Прокопыч.

— А то как же! Добро-то брошено, бери, не хочу! Небось, не хватится никто…

— А не испугались, что лошадей французы отнимут? — поинтересовался уже я. Мне было, конечно, известно — и из книг в прошлой жизни, и из рассказов московских беженцев в этой — что крестьяне подмосковных уездов не отказывали себе в удовольствии разграбить оставленный на произвол судьбы город.

Гнат собрался ответить и даже открыл до этого рот, но Герасим снова влез со своими объяснениями:

— А чего им пугаться-то барин? Хранцузы к ним с полным уважением: везите, мол, в город хлеб, муку, говядину и прочие припасы — всё купим! Да только не вышло у павловских прибытка: супостаты им негодными бумажками заплатили! А павловские и рады — вернулись домой, собрали по дворам, у кого что по сусекам запасено — и снова в Москву, торговать. Опосля полицейский чин из Владимира, от губернского начальства приезжал и растолковал, то за те негодные бумажки, буде кто ими расплачиваться вздумает, каторга выходит, Сибирь. То-то же воя да плача по павловским дворам стояло в тот вечер…

И захохотал, широко распахивая щербатую пасть. Горю соседей, попытавшихся нажиться на поставках и попавших впросак с фальшивыми купюрами, он явно не сочувствовал.

— Да уж, энтот объяснит… — буркнул себе под нос Гнат. Герасима он явно побаивался. — Брательник мой стал, было, расспрашивать, что да как, так его сейчас кулачищем в зубы!

— С вашим братом только так и надо! — отрезал крестьянин. — У людёв горе, супостат город разоряет, — а они грабить!

— И очень напрасно вы так говорите, дядечка! — осторожно возразил Гнат. — Рази ж мы какие злыдни? Взяли, что брошено — добро пропадает, не хранцузу же его оставлять?

— Уж у вас, храпоидолов, известно, не пропадёт! — ухмыльнулся Прокопыч. — Жители московские добро наживали, горбатились, что от родителев получено, берегли да приумножали, а вы и рады растаскивать. Как же, не пито-не едено, дармовой прибыток!

— А когда народ из Москвы бежал кто с чем — не вы ли за подводы втрое, вчетверо ломили? — перебил ординарца Герасим. Дискуссия задела его за живое. — Вот уж верно говорят: кому война, а кому мать родна! Хужей татар, право слово…

— Это мне-то мать родна? — не выдержал Гнат. — Это я-то хужей татарина? Да хранцузы кума моего из деревни Сепурины повесили до смерти! И два двора ишшо спалили — а ты на меня лаешься, быдто я корысти ради, а не за веру стражаюсь! А ежели я за обидные да пакостливые слова в рыло те заеду?

Герасим почернел лицом и перекинул ногу через спину кобылёшки. Гнат, раззадоренный собственной решимостью, тоже прицелился соскочить с седла — и быть бы тут сече великой, если бы не Ростовцев, до поры до времени молча развлекавшийся назревающей склокой.

— А ну прекратить! — поручик говорил негромко, но тон его подействовал ссорящихся подобно ушату ледяной воды. — Кто из вас мер-р-рзавцы, вздумает сейчас кулачки поразмять — самолично прикажу выпороть! И никакой Курин вам не поможет, будь он хоть трижды ерой — сам же портки с вас сымет и под плети пристроит…

«Самооборонцы» угрюмо косились на встрявшего некстати офицера, но спорить, а тем более, выказывать неподчинение, не рискнули — в том, что Ростовцев он исполнит свою угрозу, сомнений ни у кого не возникло. Прокопыч же из-за спины барина строил зверские рожи и многозначительно похлопывал по ладони сложенной вдвое нагайкой.

— Да вы рожи-то не супьте… — продолжал поручик, уже примирительным тоном. — Не время сейчас лаяться промеж себя — не сегодня-завтра француз двинется из Богородска на ваш Большой двор — вот там и посмотрим, что вы за Аники-воины…

VI

Штабс-ротмистр Богданский нашему появлению не сликом-то обрадовался. Старый служака сразу сообразил, что речь идёт не о долгожданной подмоге, (какая может быть подмога, если дело ожидается уже назавтра, а потенциальное подкрепление до сих пор торчит аж в Вяземском уезде?) а о самой банальной инспекции. Но против воли начальства не попрёшь, особенно если та подтверждена бумагой за личной подписью главнокомандующего. Так что Ростовцев отправился на «военный совет», который ротмистр назначил вместе с Куриным и его командирами, а нам с Прокопычем ничего не оставалось, как обустроиться на отведённом для постоя амбаре — избы в Большом дворе все были переполнены, а выселять, пользуясь нашим официальным статусом, постояльцев не хотелось. Обошлись сеновалом — благо ночи стояли тёплые, дождя не предвиделось, и в щелях крыши, кое-как прикрытых прошлогодней прелой соломой, проглядывало чёрное, в крупных, как вишни, звёздах, небо.