Тайна дразнит разум

Февральский декрет ВЦИКа растревожил церковников. Они прислали анонимку Калугину: если-де возглавишь комиссию по изъятию церковных ценностей — распрощаешься с жизнью. Воркун приказал Сене охранять председателя укома.

Молодой чекист вышел на улицу и оглянулся на желтый дом, на фасаде которого чернела вывеска с прямыми крупными буквами:

             СТАРОРУССКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
НОВГОРОДСКОЙ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ

Он надеялся, что Люба помашет ему в окно. А увидел Алешу Смыслова возле дома.

— Друг-приятель, ты по делу?

Алеша расстегнул полушубок, вытащил из-под ремня широкую книгу и, улыбаясь, протянул ее:

— Отнеси Калугину…

— Ты откуда знаешь, что я иду к нему?

— Я знаю, что я не могу идти к нему: меня ждет Воркун…

Принимая книгу, Сеня подумал о дневнике Рогова и сказал:

— Вот бы тетрадь-записки уполномоченного…

— Эта книга тоже обрадует Николая Николаевича. Спрячь под шинель и вручи без свидетелей…

— Есть такое дело! — Сеня подмигнул товарищу: — Когда свадьба?

— Когда Груня откажется от церковного брака. А у тебя?

— Как только переедет-переберется к нам в коммуну.

— Что же ей мешает?

— Мой рост. Все вздыхает: «Хоть бы на вершок выше!»

Он горько засмеялся. А перед зданием укома завернул в соседний дом и раскрыл книгу. Автор — Ницше. В глаза бросились строки, отмеченные ярко-красным карандашом:

«Любите мир как средство к новым войнам».

«Я не работать советую вам, но воевать».

«Война и мужество создали больше великих вещей, чем любовь к ближним».

Удивленные глаза Сени метнулись на соседнюю страницу:

«Жизнь есть не что иное, как война за власть».

Тряхнув чубом, чекист начал листать книгу в поисках подчеркнутых фраз.

«Будь всегда первым и возвышайся над другими».

«Способен ли ты быть убийцею?»

«„Не грабь! Не убий!“— такие слова считались когда-то священными… Но спрашиваю вас: где в свете были лучшие разбойники и убийцы, чем вот эти святые слова?.. Разве не есть всякая жизнь — разбой и убийство?.. О братья, разбейте же, разбейте старые скрижали!»

Несмотря на оттепель, Сеня почувствовал, как холодок пробежал по спине. Он захлопнул книгу и внимательно перечитал надпись на обложке: «Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра. Книга для всех и никого. Полный перевод с немецкого А. Н. Ачкасова. Москва, Моховая, дом Бенкендорфа. 1906».

Сеня задумался: «Кто же так старательно читал?»

Кабинет Калугина освещался ослепительным мартовским солнцем. Перед письменным столом сидели, щуря глаза, представители укома, исполкома, Помгола, милиции, чрезвычайной комиссии, профсоюза и общественных организаций.

Обсуждался список кандидатов в комиссию по изъятию церковных ценностей. Московская инструкция предписывала: «Включить одного-двух представителей духовенства». Но ни один священнослужитель не явился на совещание в уком.

— Может, еще подойдут, — сказал Пронин.

И Калугин выложил на стол второй список членов технико-экспертной комиссии. В нее входили музейные работники, ювелиры и бухгалтер. Доктор Глинка предложил дополнить список известным художником Сварогом. Все единодушно проголосовали «за». Сеня тоже поднял руку, да так и застыл. Распахнулась дверь, блеснул на цепи золотой крест, мелькнули желтоватые глаза, раздутые ноздри и огненно-рыжая борода. Отец Осип решительно перешагнул через порог и широкими ладонями прикрыл солидный живот.

— Мир и правдолюбие этому дому, — поклонился он.

Калугин ответил приветствием, указал свободное место и зачитал список кандидатов…

— Гражданин Жгловский, кто войдет от духовенства?

В начале нового года отца Осипа перевели в Руссу с повышением. Он чувствовал, что настало время для него, опытного полемиста. Ему выгоднее говорить стоя. Его руки легли на спинку стула переднего ряда…

— Вразумите меня, служителя церкви, — начал он, склонив голову, — зачем я приглашен на оное светское собрание? Мы же, слуги бога, не занимаемся мирскими делами…

— Совершенно верно, батюшка, — подключился Калугин, — мы тоже не служим в храме и не поем псалмы. Однако голодающие ждут от нас хлеба, а не песнопений. Вы лично, гражданин Жгловский, не откажетесь участвовать в комиссии по изъятию церковных ценностей? Нуте?

— Я лично, гражданин, внес свою лепту и всегда протяну руку любому страждущему. Но… — он провел рукой по рясе, — мой сан священника обязывает меня во всем слушать патриарха…

— Во всем?! Девятнадцатого февраля восемнадцатого года патриарх Тихон предал анафеме большевиков. Вы, его послушник, тоже проклинали нас в своем приходе? Нуте?