Услышав ее задыхающийся голос, родичи и гриди за столом поутихли, стали унимать самых пьяных. Белотур поднялся на ноги, будто хотел немедленно устремиться ей на помощь, но потом снова сел, не сводя с молодой вдовы встревоженных глаз.
– Нет, – со всей решимостью повторила Предслава, глядя прямо в лицо Ольгу. – Не пойду я за Берислава, слышишь? И ни за кого в Русской земле не пойду. я возвращаюсь домой, в Плесков, к матери. И пусть у нее меня снова сватают. Но к вам сюда я не поеду больше!
– Что с тобой? – Ольг поднялся, в изумлении глядя на нее. Лицо его ожесточилось и вместо обычного дружелюбия стало выражать неумолимую властность. – Ты так сама решила? А с родичами ты посоветовалась? Каков будет ответ твоего вуя Велема?
Он перевел взгляд на ладожского воеводу. Велем хмурился, пытаясь изгнать хмель и собраться с мыслями. Зная Предславу, он понимал, что неспроста племянница так взбеленилась.
– Что ты, Славуня? – Он тоже встал и наклонился, чтобы лучше видеть во мраке, озаряемом трепещущими огоньками свечей. – Ты же вроде не прочь была? Или Берислав тебя чем обидел?
– Если кто обидит мою… дочь моего брата, будет отвечать передо мной, – сурово впиваясь глазами в Берислава, упавшего на скамью у дверей, тихо, но грозно заверил Белотур. – И живые позавидуют мертвым!
Не оборачиваясь, Предслава чувствовала, что Воята стоит позади нее. Как положено неженатому парню в присутствии старших, он молчал, но никогда в жизни она не слышала такого яростного, выразительного молчания. Ей хотелось прижаться к нему спиной, но даже так его близость поддерживала ее и придавала сил.
– Мы так решили. – Велем перевел взгляд с Предславы на Белотура, потом на Ольга. – У нее мать и отчим живы, и мы не вправе ее отдавать без их совета. Она хочет к матери вернуться – пусть возвращается. А кто хочет ее сватать – пусть в Плесков засылает сватов. И там они сами пусть решают меж собой…
– Она была замужем за человеком, который платил мне дань и звался моим сыном, – сказал Ольг. – И она – племянница моей жены. я тоже имею право решать ее судьбу.
– Ты уже один раз решил мою судьбу, княже! – Предслава сбросила с головы верхний плат, чтобы не мешал, и движением рук призвала остальных не вмешиваться. – Так решил… будто сама Макошь. Ты ткань судьбы моей соткал мечом… от начала и до конца. Вот это… что?
Она вынула из-за пазухи свою злосчастную лелёшку, сделала несколько шагов, не чуя ног, и бросила куклу на стол перед князем. Все в избе разом поднялись и потянулись, силясь разглядеть, что там такое. Княгиня Яромила возле кута неслышно ахнула и вскинула руку ко рту; кое-кто на нее оглянулся.
– Это лелёшка моя свадебная, – пояснила Предслава тем, кто не разглядел куклу, но не сводила глаз с Ольга. – Не такие узоры моя мать на ней вышивала, как дочь в замужество провожала. Берегла я в ларе свою судьбу, да не уберегла. Как она из моего ларя здесь, в Киеве, в твоем дому оказалась? Почему «Перуновы кони» хвостами друг к другу повернулись, а нива моя незасеяна осталась? Где лелёшка мужа моего? Где муж мой?
Чуть ли не впервые на памяти всех, кто его знал – а у некоторых этот срок исчислялся двадцатью с лишним годами, – Ольг не нашелся с ответом. Несколько мгновений стояла тишина, только огонь гудел в печи, будто чуры тоже гомонили от изумления и возмущения. А потом Велем ухватил стол за угол и отшвырнул, чтобы освободить проход – миски и блюда, ковши и ножи со звоном и грохотом полетели со скатерти, посыпались на пол куски мяса и хлеба, полилось пиво. А Велем шагнул вперед – будто пробудившийся волот.
– Ах ты змей ползучий! – рявкнул Белотур и выскочил из-за своего угла стола. Даже в полутьме было видно, что на скулах его вспыхнули два ярко-красных пятна, как всегда бывало, если он волновался.
Оба воеводы в едином порыве шагнули вперед, и в движении их была такая неумолимая ярость, что Предслава ахнула. Ольг сделал то, чего не прощают ни чужим, ни своим. Зловредная ворожба – провинность хуже убийства, потому что вредит исподтишка. И особенно когда направлена против женщины, предназначенной хранить и продолжать род.
– Ща я тебя… – невнятно прорычал Велем, и Ольг, которого никто не назвал бы трусом, переменился в лице.
Велем не шутя собирался убить его на месте, и ни дружина, ни гости ему не помогут – просто не успеют. А с другой стороны приближался Белотур, начисто утративший обычное дружелюбие.
Ольг отшатнулся и уперся в стену. Всю жизнь он ходил по морям, сражался, одолевал врагов самыми разными средствами, прошел от ледяной стены на северном краю мира до Миклагарда на юге, подвергался неисчислимым опасностям и удачно избегал их, но сейчас лишь краткий миг отделял его от смерти – на вершине власти, славы и могущества, за собственным столом, от рук двоих словенских полупьяных мужиков…
Меча под рукой, находясь в собственном доме, он не держал, и перед ним лежал только нож с коротким лезвием, которым пользуются за столом. Но не успел Ольг схватить его, как женская фигура метнулась со стороны кута и княгиня Яромила встала между братом и мужем.