Тайна древлянской княгини

А в его гриде, помещении для гостей и дружины, стоял неумолчный гул, временами переходящий в крик и горячий спор. Здесь было не протолкнуться: здоровые и раненые, ладожские старейшины, ярловы хирдманы и торговые гости сидели на скамьях и на полу, ожидая неизвестно чего и обсуждая, как теперь быть. Предлагали снова послать за помощью на юг, в Словенск; надеялись на возвращение воеводы Велема, но понимали, что он едва ли успеет: Словенск ведь далеко, а враг близко, за мостом. От этого казалось, что и сам белый свет, мир живых, кончается за Ладожкой, что знакомая река, давшая основание вику Альдейгье, вдруг превратилась в Забыть-реку, границу мира мертвых, в котором правит он – Змей-С-Моря, Ящер, Кощный Владыка, Нидхёгг.

Предслава с несколькими женщинами сидела здесь же, в углу. Изо всех сил стиснув руки на коленях, она тем не менее дрожала, как в ознобе, хоть и накинула на влажные рубахи толстый шерстяной плащ. Острее всех она ощущала, как близко подошел ее давний неприятель, Зверь Забыть-реки. Он ждет за дверью, стоит у порога; он исполнил обещание и явился за ней сюда. Явился в новом облике и ясно показал, что от него не избавиться обычным путем. Предсказание, сделанное Гневашей, теперь казалось непреложным. Вот-вот люди скажут, что Змею-С-Моря надо отдать ее, Предславу, и тем выкупить мир для всех остальных.

Бабка Велерада сидела здесь же, низко согнувшись и свесив голову над коленями; она молчала, но иногда поднимала лицо, и из ее глаз, черных в полутьме, на Предславу тоже смотрела бездна. После смерти Милорады ее младшая сестра как-то быстро одряхлела, стала заговариваться и плохо соображать; родичи ждали, что скоро и последняя из трех дочерей Радогневы Любшанки отправится вслед за сестрами к дедам. А Предславе двоюродная бабка сейчас казалась воплощением самой Ладоги: старой, измученной потерями, обреченной на все новые войны, смерти, пожары. Змей-С-Моря приходил, когда Велерада была юной невестой, Девой Альдогой; и вот она вырастила детей и внуков, состарилась и одряхлела, а вечный враг опять явился, такой же сильный и безжалостный. Будет ли этому конец? Или и юные внучки Велерады покроются морщинами и поседеют в тени его черных крыльев, заслоняющих солнце?

– Ну что, тянуть нечего, сегодня надо идти! – вдруг раздался прямо над головой Предславы голос Добробоя.

Сильно вздрогнув, она вскинула глаза: уже? Она хотела встать, чувствуя, как внутри разливается ледяная пустота, но увидела, что старейшина смотрит не на нее, а на Утушку.

– Не раздумала сходить со стрыем своим повидаться? – продолжал Добробой.

Вид у него был угрюмый: мало кому из мужчин понравится посылать вперед себя женщину-молодуху, но другого выхода, похоже, не было. Не только Предслава – все в Ладоге не могли отделаться от мысли, что в облике Хельги сына Сванрад к ним пришел сам Ящер.

– Н-нет, – подавляя дрожь, но твердо ответила Утушка и поднялась. – я пойду. Сейчас?

– Надо идти, пока не стемнело. – К ним приблизился Селинег. – А то ведь завтра на заре на приступ может пойти… Упредить надо.

– Может, не пойдешь? – К Утушке шагнула Ведома и взяла ее за руку. – Куда тебе, такой молоденькой! Уж коли мужики боятся и бабам идти, так нас бы послали, старых! Мы свое отжили, а тебе еще бы жить да жить, де…

Она хотела сказать, «детушек растить», но вспомнила, что Утушка, скорее всего, уже овдовела, но даже не видела тела мужа, чтобы оплакать свою участь и похоронить его. И если Братилы действительно нет в живых, то какие уж тут детушки?

– Нет, мне надо идти! – ответила Утушка. – Муж мой… А вдруг он там? Вдруг он у них? Или хотя бы буду знать… Не держи меня, мать. я пойду. Он мне родич кровный. Если он… Если послушает кого, то только меня. Мне надо идти.

Было видно, что она убеждает сама себя, разрываясь между вполне оправданным страхом и такой же очевидной необходимостью – выйти за стены крепости, за реку, в стан новоявленного дракона…

– Тогда да пребудет с тобой мать наша Макошь и чуры! – Ведома сделала над ней благословляющий знак. Его повторили за ней стоявшие по бокам ее сестры, Льдиса и Олова. – Да укроют тебя боги от всякого зла, да наделит тебя силой земля наша родная…

И вот ворота крепости открылись и на пологий спуск ступили несколько женщин. Дождь еще продолжался, хотя и поутих, перейдя в мелкую морось. Первой шла Утушка, а за ней Велерада и ее дочь Олова. Старуха была одета в белую вздевалку, две молодые женщины – в более яркие наряды, расшитые красной нитью и отделанные полосками шелка – красного, желтого, зеленого. Серебряные украшения и пестрые бусы – стеклянные, сердоликовые, хрустальные – тоже давали знать об их высоком положении.

Появление этой троицы не осталось незамеченным. К тому времени как они прошли пару сотен шагов, отделявших ворота крепости от моста через Ладожку, на той стороне уже собралась целая толпа. Послышался изумленный гул: вероятно, урмане ждали, что к ним явится посольство, но вот что оно состояло из одних женщин – этого никто предвидеть не мог.