Тайна древнего саркофага

– "Борьба за существование", как говорит в таких случаях профессор Эрисман, – хмыкнул Николай Николаевич, забирая пешку доктора. – Да, с удивительной энергией и находчивостью работает ум изобретательного человека. Скоро все станут химиками.

Мура подошла к окну и посмотрела сквозь разводы тюля на льющуюся воду. Что-то должно случиться – она чувствовала. Но что? И самое главное – кто взял Псалтырь? И зачем? Если отец – то почему он не признается? Если доктор, чтобы уничтожить, – почему он так удивился, что она исчезла? Полина Тихоновна и Брунгильда – вообще не знали о ее существовании, если только Глаша не проболталась. Но Глаша утверждала, что она никому о Псалтыри не говорила. Только студенту Пете Родосскому. Мог ли Петя проникнуть в дом и взять Псалтырь? И действительно, почему он подружился с нашим семейством? Только ли потому, что здесь есть симпатичные барышни? Или по другой причине? Может, он имеет отношение к Псалтыри с таинственной записью? Может, он знает невесту князя Салтыкова? А она связана с революционерами-террористами? Отец когда-то говорил, что в террористических движениях участвуют даже вполне милые барышни. Тогда понятно, почему Псалтырь дешевенькая: средств у террористов, наверное, немного. Вдруг запись означает – Тайный Склад Динамита? На что намекал Прынцаев? И при чем здесь саркофаг Гомера? Где может находиться этот самый саркофаг?

Подозрение Муры вызывало и то обстоятельство, что Петя появился сегодня на даче в их отсутствие. Правда, она издали видела его беседующим с тетушкой Клима Кирилловича, но это не означает, что он предварительно не зашел в дом. И к тому же – почему сейчас, когда все здесь, Пети нет? Испугался дождя?

Глаша клянется, что студент в дом не заходил, но она могла и не заметить этого, бегая по хозяйству. Важнее другое: именно Глаша сообщила о том, что Петя интересовался Псалтырью, и именно она, не заподозрив ничего плохого, сказала ему, где книжечка лежит. Петя еще раньше дал ей такой правильный совет: стереть басурманское имя Гомера на книге!

Мура повернулась и посмотрела на доктора: он излучал обычные спокойствие и благодушие. Кажется, он радовался, что Псалтырь исчезла и теперь в доме нет ничего, что заставляло бы его вспоминать неприятную встречу с неизвестным попиком.

Брунгильда закончила свои музыкальные занятия и вышла на веранду. Она подошла к Муре и поверх плеча сестры в сером однотонном сумраке летнего дождя заметила, что возле дома остановился автомобиль графа Сантамери. Через мгновение до них долетели резкие звуки клаксона. Рене явно стремился определить, дома ли хозяева?

Сестры взволнованно обменялись взглядами.

– Граф Сантамери приехал! Кажется, он хочет зайти к нам. – Порозовевшая Брунгильда старалась сохранять равнодушный вид.

Елизавета Викентьевна смущенно посмотрела на Полину Тихоновну – та улыбалась.

– Николай Николаевич, Клим Кириллович, к нам гость, – объявила жена профессора.

Мужчины пожали плечами, не вникая в смысл сказанного. Партия переходила в эндшпиль.

Девушки открыли окно – граф увидел их и жестами показал, что насквозь промок Ему необходимо поставить автомобиль во двор и переодеться.

Мура и Брунгильда с трудом сдерживали радость – как-никак, а развлечение в летний дождливый вечер. Они, стараясь сохранять невозмутимость, все же успели сбегать к зеркалу и убедиться в своей привлекательности. Конечно, Брунгильде пришлось слегка поправить пышные русые волосы, а Мура своей темной косой осталась вполне довольна, лишь припудрила веснушки. Полина Тихоновна с Елизаветой Викентьевной тоже не пренебрегли возможностью прихорошиться.

Доктор и профессор заметили небольшую суету и, поглядев друг на друга, многозначительно усмехнулись. Женщины никогда не устают вносить дополнительные штрихи в свой и без того совершенный облик.

Примерно через полчаса на дорожке, ведущей к дому, показался граф Сантамери. Он глядел под ноги и старался переступать разлившиеся лужи и ручейки воды. В одной руке он держал большой черный зонт, другой прижимал к груди три бутылки шампанского.

Глаша пошла открыть дверь. Оказавшийся уже на крыльце под навесом гость, тщательно вытирая ноги о коврик, приговаривал немного виновато:

– Не хочется вас беспокоить, но, право, мне не с кем разделить свою радость.

Граф был одет в темный костюм, сочное серебро шелкового жилета наполовину закрывало белую сорочку со стоячим воротником, уголки которого были загнуты вниз. Изящный галстук довершал наряд француза.

– Рад вас приветствовать, дорогие соседи! – Черные глаза возбужденно блестели. – Простите, что нарушил ваш покой.

Он вручил Глаше три бутылки шампанского, и она прижала их к груди, еще не решив, что с ними делать. Руки графа освободились, и он подошел к поднявшимся из-за шахматного столика мужчинам, чтобы обменяться с ними рукопожатием. Затем поцеловал ручки дамам.

– Милости просим, господин граф, садитесь, – слегка наклонила голову Елизавета Викентьевна. – В честь чего ваше шампанское?