Тайна древнего замка

Сейчас я вижу перед собой твое лицо, лицо того, кто читает эти строки. Я знаю, ты качаешь головой от удивления – мол, посмотрите, он готов убить невинного человека, но мучается угрызениями совести при мысли о том, чтобы обвинить в этом убийстве другого невинного. Мол, как возможно соединить такие порывы в одной душе?

Никак. В моем сознании одно отделено от другого. С моей точки зрения Бальдур вовсе не невинная жертва. Он виновен, виновен в том, что женат на женщине, которую я люблю. И мне наплевать на то, что нет закона, который запрещал бы это. Бальдур просто оказался в неподходящем месте. Рядом с Элисией. Если, несмотря на мою любовь, Элисия отвергла бы меня, то я не тронул бы Бальдура и пальцем, даже не подумал бы о нем плохо. Но нам с Элисией суждено быть вместе, и она воспринимает это так же, как и я. Вот только жизнь допустила страшную ошибку, сведя нас вместе так поздно. Я хотел исправить эту ошибку, и, хотя мне было тяжело отважиться на преступление, сердце мое ликовало при мысли о том, что теперь Элисия будет свободна.

Не знаю, кого я казнил бы вместо себя. Я не мог оставить это преступление нераскрытым. В случае с гибелью Агапета я еще сумел замять это дело, но теперь, после смерти Бальдура, любой подумает, что тот же убийца нанес повторный удар. Если бы я не раскрыл это преступление, сюда прислали бы другого викария, а я не мог этого допустить.

И вот, кто-то изменил мучившие меня вопросы. Раньше я думал: «Кого я казню за убийство Бальдура? Кого я казню вместо себя?» Теперь же вопросы звучат так: «Кто на самом деле убил Бальдура? Кому мне выдвинуть обвинения, кого мне казнить?» Неудивительно, что ответы будут похожи.

В сущности, ничего не изменилось. Бальдур мертв, ему перерезали горло, я был на месте преступления, Элисия свободна, а мне нужно найти убийцу. Оставим в стороне мою радость оттого, что мне не пришлось становиться преступником и судить невиновного за совершенное мною убийство. Кроме этого все факты остались теми же, что и в том случае, если бы это я убил Бальдура. Лишь мое любопытство пробудилось вновь. Сейчас речь шла уже не о том, кого выгоднее обвинить в этом убийстве. Кто на самом деле совершил это преступление – и, вероятно, убил Агапета?

Эстульф оставался моим главным подозреваемым. Я уже описал все «за» и «против» такого обвинения, но теперь, зная, что это не я убил Бальдура, я мог бы с чистой совестью заявить о своих подозрениях, ведь смерть Бальдура выгодна в первую очередь Эстульфу. Почему я пишу «с чистой совестью»? Потому что я обвинил бы Эстульфа в убийстве Бальдура, если бы сам совершил это преступление. Я принял это решение, направляясь к сеновалу. Не знаю, что сподвигло меня на это. Конечно, кого-то мне нужно было обвинить, а я так волновался из-за того, что мне предстояло сделать, что решил не ломать себе над этим голову. Кроме того, на мое решение повлияли мысли об Элисии, ведь она не испытывала к отчиму никаких теплых чувств и была бы довольна, если бы я обвинил именно его. Но дело не только в этом. Только теперь, по прошествии суток, я понимаю причину сделанного мной выбора.

Все дело в том процессе, который ведется в моей душе, процессе, ставшем поводом для моих записей. Я любовник Элисии. Так сказали бы люди, «любовник». Ее ребенок – от меня. Я хочу жить с женщиной, которую люблю, и готов нарушить ради этого любой закон. А Эстульф… он был любовником Клэр еще до смерти Агапета, в этом я уверен. Рихард – его сын. И желание Эстульфа исполнилось, теперь они с Клэр состоят в законном браке.

Думаю, я хотел обвинить Эстульфа, потому что видел в нем себя. Он был чем-то вроде моего отражения. Легче осудить того, кто похож на тебя, чем себя самого. Поэтому я не был полностью уверен в том, что мои подозрения относительно Эстульфа оправдаются. Моя вера в то, что именно он убийца, и мое желание наказать его были неразрывно связаны. Мой план состоял в том, чтобы обвинить его, при этом заключив с ним договор. Эстульф должен был пообещать мне, что признается в убийстве, я же в свою очередь докажу непричастность графини к этому преступлению и сниму с нее обвинения в измене и клятвопреступничестве. Так все сложилось бы наилучшим образом. Графиня, пусть и потеряв своего супруга, сохранила бы жизнь и честь; ее сын был бы признан законным наследником Агапета; Элисия отомстила бы за смерть отца и избавилась бы от ненавистного отчима; моя совесть осталась бы чиста.

Не знаю, гневливый Бог ли или же дьявол ниспослал нам Бильгильдис, разрушившую все.

Графиня вскоре оправилась после обморока. Эстульф, Элисия и я собрались в ее покоях. Клэр лежала на кровати в окружении трех печальных служанок и священника, сжимавшего ее руку. Графиня тихо разговаривала со своим духовником, Элисия нерешительно мялась возле кровати. Мы все были под впечатлением кошмарных обвинений Бильгильдис.

Я отвел Эстульфа в сторону:

– Бильгильдис может знать о вас с графиней? – тихо спросил я.

– Я не знаю, о чем вы говорите, викарий.