Тайна двух океанов

– Доложить капитану можно, товарищ Скворешня, но выйдет ли вообще толк из предложения Марата – сомневаюсь.

Это было сказано с такой убежденностью, что все в столовой сразу замолчали.

Марат побледнел, словно предчувствуя нечто сокрушительное для своей идеи.

– Почему же вы так думаете, товарищ старший лейтенант? – спросил он.

– Мне кажется, Марат, что вы не учли самого главного.

Главное же заключается не в том, как и чем взорвать, а в том, как, чем и, самое важное, в какой срок можно убрать взорванный лед. Восемьдесят тысяч кубометров! На руках вы их вынесете, что ли? На носилках? Вообще говоря, можно, конечно, и руками перенести, но когда мы окончим эту работу? – И среди общего молчания тихо добавил:

– Кончим, вероятно, тогда, когда уже будет совершенно безразлично – месяцем ли раньше, месяцем ли позже.

Марат сидел с опущенной головой; наконец, собрав остатки всей своей веры и мужества, он тихо сказал:

– Можно транспортеры поставить…

– А двигатели?

– Моторы от глиссера.

Старший лейтенант пожал плечами:

– Все это, к сожалению, общие фразы, Марат. Вы оперируете неопределенными величинами. Неизвестно ведь, какая будет производительность транспортера при малой, сравнительно, мощности этих моторов. Надо, конечно, вашу идею проверить до конца – с карандашом в руке.

Хотя я и предвижу, что вывод получится отрицательный, все-таки зайдите ко мне сегодня, когда освободитесь, –

вместе подсчитаем.

– Да-а-а, – грустно прогудел Скворешня среди общего молчания. – Торговали мы с тобой, Маратушка, – веселились; подсчитали – прослезились. Однако, – закончил он, поднимаясь из-за стола, – ты, хлопец, не горюй. Пускай свою машинку под черепом на десять десятых… Одно не выйдет, другое будет удачнее… Ось воно як, друже!

Расходились тихо, перебрасываясь короткими, малозначащими фразами. Потом весь день на корабле стояла

тишина. Свободные от вахты сидели в каютах, погруженные в невеселые мысли; в красном уголке две пары играли в шахматы, но зевки портили партии и настроение играющих. На вахте, возле заснувших машин и аппаратов, люди сидели или слонялись по отсеку без дела, снедаемые тоской и беспокойством; некоторые яростно чистили машины, смазывали их, регулировали.

Сравнительно хорошо чувствовала себя лишь группа электриков. Они деятельно хлопотали вокруг выпущенных из подлодки трос-батарей, вытаскивали их приемники на лед, укрепляли их там, следили за контрольноизмерительными приборами, подготовляли аккумуляторные батареи к приему электроэнергии. Все им завидовали, а некоторые из свободных от вахты всячески старались примазаться к их работе, оказывали им мелкие услуги, не брезгали никакими поручениями – лишь бы побыть в этой живой, деятельной атмосфере.

Позавидовать можно было также Горелову и его помощникам Ромейко и Козыреву. Подвесив на корме подлодки небольшую площадку, они очищали многочисленные дюзы от нагара, от плотно слежавшегося слоя проникших в раструбы и камеры сжигания мельчайших, всегда плавающих в воде частиц ила. Не вполне закончив очистку дюз, Горелов послал Ромейко и Козырева в подлодку, в камеру газопроводов, для прочистки труб, по которым газы из баллонов направлялись в дюзы. Оставшись один, Горелов вытащил из мешка с инструментами электросверло и принялся что-то сверлить в камере сжигания большой центральной дюзы. Это была самая большая дюза; внешняя окружность ее раструба имела в диаметре

полметра, а выходное отверстие из камеры сжигания в раструб – около пятнадцати сантиметров. Из-за огромной твердости металла дюзы работа протекала медленно и трудно, что, по-видимому, очень раздражало Горелова.

Впрочем, электросверла пускались им в ход лишь тогда, когда вблизи кормы никого из команды не было. Как только в подводном сумраке показывалась человеческая фигура в скафандре, Горелов быстро извлекал инструмент из дюзы, принимаясь за прежнюю работу по очистке, чтобы затем, оглянувшись, опять пустить сверло в ход. Наконец, оставшись, очевидно, довольным, Горелов спрятал электросверло в мешок, вынул оттуда что-то небольшое и тяжелое и сунул его в шаровую камеру сгорания сквозь узкий проход в нее из раструба. Повозившись немало рукой, погруженной до плеча в камеру, над гайками и болтами, он облегченно вздохнул, снял подмостки с кормы, перекинул через плечо мешок с инструментами и вернулся в подлодку.

Как раз в это время, уже к концу дня, Марат вышел из каюты старшего лейтенанта, и всем стало известно, что, по точному подсчету, для осуществления его проекта потребовалось бы не меньше двух месяцев. Настроение во всех помещениях корабля еще больше упало. Капитан, почти не выходивший все эти дни из своей каюты, вызвал к себе комиссара Семина. Они долго о чем-то беседовали, и Семин вышел оттуда с решительным и озабоченным лицом. Через несколько минут у комиссара состоялось короткое совещание с профоргом Ореховым и заведующим культработой младшим акустиком Птицыным. Через час с участием этих же лиц состоялось расширенное совещание