– Да. Я очень хорошо себя чувствую.
– Ни одной неровности, – говорит мистер Криспаркл, вычерчивая в воздухе плавную кривую, – ни ослабления, ни нажима, и ничто не упущено; все, до мельчайших подробностей, выполнено мастерски, с безукоризненным самообладанием.
– Благодарю вас. Надеюсь, что так, если только это не слишком большая похвала.
– Можно подумать, Джаспер, что вы нашли какое-то новое средство от того недомогания, которое у вас иногда бывает.
– Да? Это тонко подмечено. Я действительно нашел новое средство.
– Так применяйте его, голубчик, – говорит мистер Криспаркл, дружески похлопывая Джаспера по плечу. – Применяйте!
– Да. Я так и сделаю.
– Я очень рад за вас, – продолжает мистер Криспаркл, когда они выходят из собора, – рад во всех отношениях.
– Еще раз благодарю. Если разрешите, я провожу вас – до прихода моих гостей еще есть время, а мне хочется кое-что вам сказать, что, я думаю, вам будет приятно услышать.
– Что же именно?
– А вот. Помните, в тот вечер мы говорили о моих недобрых предчувствиях?
Лицо мистера Криспаркла вытягивается, он сокрушенно покачивает головой.
– Я тогда сказал, что ваше ручательство послужит мне противоядием, если меня снова начнут терзать эти недобрые предчувствия. А вы посоветовали мне предать их огню.
– Я и теперь вам это советую.
– Ваш совет не пропал даром. Я намерен под Новый год сжечь все мои прошлогодние записи.
– Потому что вы… – начинает мистер Криспаркл с заметно посветлевшим лицом.
– Вы угадали. Потому что я понял теперь, что просто был нездоров, – то ли переутомился, то ли печень была не в порядке, то ли так, в меланхолию ударился, не знаю. Вы тогда сказали, что я преувеличиваю. Вы были правы.
Посветлевшее лицо мистера Криспаркла светлеет еще более.
– Тогда я не мог с этим согласиться, потому что, повторяю, был нездоров. Но теперь я в более нормальном состоянии и охотно соглашаюсь. Да, конечно, я делал из мухи слона; это не подлежит сомнению.
– Как я рад это слышать! – восклицает мистер Криспаркл.
– Когда человек ведет однообразную жизнь, – продолжает Джаспер, – да еще нервы у него разладятся или желудок, – он склонен слишком задерживаться на какой-нибудь одной мысли, пока она не разрастается до вовсе уж несообразных размеров. Так и у меня было с той мыслью, о которой я говорю. Поэтому я решил: когда эта тетрадь будет заполнена, я ее сожгу и начну новую, уже с более ясным взглядом на жизнь.
– Это даже лучше, чем я мог надеяться, – говорит мистер Криспаркл, останавливаясь на ступеньках перед своей дверью и пожимая руку Джаспера.
– Понятно, – отвечает тот. – У вас было очень мало оснований надеяться, что я стану похож на вас. Вы всегда так дисциплинируете и дух свой и тело, что сознание ваше ясно, как кристалл; и вы всегда такой и никогда не меняетесь; а я как болотное растение, что одиноко прозябает в мутной, застоявшейся воде, и легко впадаю в хандру. Но, видите, я все-таки справился со своей хандрой. Не будете ли вы так добры, мистер Криспаркл, – я подожду, а вы узнайте, не ушел ли уже мистер Невил ко мне? Если еще не ушел, мы могли бы пойти вместе.
– Боюсь, его нет дома, – говорит мистер Криспаркл, отпирая дверь своим ключом. – Он ушел еще при мне и, думаю, не возвращался. Но я узнаю. Вы не зайдете?
– Мои гости ждут, – с улыбкой отвечает Джаспер.
Младший каноник исчезает в дверях, а через минуту вновь появляется. Как он и думал, мистер Невил не возвращался; да он ведь и сказал, уходя, – мистер Криспаркл теперь это припоминает, – что с прогулки пройдет прямо в домик над воротами.
– Плохой же я хозяин! – говорит Джаспер. – Мои гости придут раньше меня. Хотите пари, а? Бьюсь об заклад, что застану своих гостей в объятиях друг у друга.
– Я никогда не держу пари, – отвечает мистер Криспаркл, – но если бы не это, я побился бы об заклад, что ваши гости не соскучатся с таким веселым хозяином!
Джаспер кивает и, смеясь, прощается с мистером Криспарклом.
Он идет обратно к собору той же аллеей, по которой они только что шли, проходит мимо и сворачивает к домику над воротами. Все время он напевает про себя, вполголоса, но необыкновенно чисто и с тонким выражением. По-прежнему кажется, что сегодня он не может ни взять фальшивой ноты, ни поторопиться, ни опоздать. Войдя под арку, откуда начинается ход в его жилье, он останавливается, разматывает свой шарф и перекидывает его через руку. В это время брови его сдвинуты и лицо мрачно. Но оно почти тотчас проясняется, и, снова напевая, он продолжает свой путь.
И вот
Весь вечер красный огонь маяка неуклонно горит на границе, о которую разбивается прибой городской жизни. Смягченные звуки и приглушенный шум уличного движения временами проникают под арку и разливаются по пустынным окрестностям собора. Но больше ничто сюда не проникает, кроме резких порывов ветра. А ветер все крепчает, к ночи это уже ураган.