Тайна ее сердца

Мэггс вздернула подбородок.

– Нет нужды меня благодарить.

Годрик ошеломленно заморгал.

– Что?

Мэггс махнула рукой.

– Я приехала в экипаже.

Мэггс держалась спокойно, хотя Годрик заметил, как дрожал ее подбородок, когда она произнесла:

– Хочешь верь, хочешь нет, но на этой самой улице драгуны часто пристают к призракам.

Сердце Годрика начало биться медленнее, когда он остановился, но теперь оно вновь затрепетало в груди от слов жены. Она приехала на помощь. Его храбрая Мэгги. Еще никогда в жизни никто не делал для него подобного.

Внезапно Годрик почувствовал ночную прохладу, обволакивающую его кожу, запах влажной мостовой под ногами, сам воздух, влетающий и вылетающий из его легких.

Но более всего он чувствовал присутствие этой женщины – его женщины! – стоящей так гордо и ждущей лишь его одного.

Он двинулся к Мэггс, зная, что идет навстречу самой жизни.

Взор Мэггс затуманился, когда Годрик – дорогой ее сердцу, смелый, безрассудный Годрик – двинулся ей навстречу. Она держалась спокойно и собранно, когда разбудила слуг и нашла пистолеты; когда ждала, пока запрягут лошадей и пошлют за доктором; когда отдавала спешные распоряжения миссис Крамб, Моулдеру и миссис Сент-Джон; когда ехала в экипаже и старалась не думать о том, что найдет Годрика мертвым.

Она была краткой, сосредоточенной и деловитой. Но теперь она нашла мужа. Живого.

Живой. Живой. Живой.

Мэггс не помнила, как они сели в экипаж, потому что она начала дрожать всем телом, а потом наконец дала волю слезам. С этими слезами она изливала всю ту боль и страх, которые держала в себе на протяжении последних нескольких часов. Годрик обнял жену за плечи, и она крепко схватилась за него, потому что больше никогда, ни при каких условиях не собиралась его от себя отпускать.

Вскоре Мэггс успокоилась настолько, что смогла расслышать тихий, успокаивающий голос мужа:

– Тише, моя Мэгги, тише. Все в порядке.

Только вот слова Годрика породили в душе Мэггс очередную волну горя. Она впилась в плечо мужа так сильно, что, наверное, причиняла ему боль. Но она просто не могла разжать пальцы.

– Нет. – Мэггс покачала головой. – Не в порядке. Ты ушел.

Она ощутила прикосновение ладони мужа к щеке, как если бы он пытался приподнять ее лицо. Но Мэггс не двигалась.

– Что не так, Мэгги? Почему ты так расстроена?

– Потому что нашла тебя в костюме Призрака Сент-Джайлза. Ты отправился на поиски лорда Кершо, не так ли?

– Так, – ответил Годрик, и Мэггс, даже не видя выражения его лица, уловила в его голосе неуверенность.

– Как ты мог, Годрик? – Она обхватила шею мужа. – А что, если бы ты его отыскал? Что, если бы никогда больше не вернулся? Я бы не перенесла…

– Я его нашел! – выпалил Годрик. – Он мертв, Мэггс.

Мэггс отшатнулась, в ужасе посмотрела на мужа и застонала:

– О нет!

Годрик сдвинул брови. Он открыл рот, потом снова закрыл и, наконец, осторожно произнес:

– Я думал, ты хочешь его смерти. Хочешь отомстить за гибель Роджера.

– Но не рисковать при этом твоей жизнью! – едва не сорвалась на крик Мэггс.

Годрик ошеломленно заморгал.

– Извини… что?

– Я не могла мыслить здраво. Хотя просто обязана была сказать, что ты для меня гораздо важнее, нежели месть графу. Обязана была сказать, что больше она не имеет для меня никакого значения. И тогда ты не ушел бы от меня, не сказав ни слова. Ведь если бы сегодня ночью тебя убили, я бы никогда не простила тебя и…

Мэггс замолчала, потому что Годрик продолжал ошеломленно смотреть на нее, а она так и не произнесла тех слов, которые должна была произнести. Поэтому она просто вцепилась в волосы мужа и нагнула его голову, чтобы запечатлеть на его губах поцелуй.

Ну вот. От прикосновения теплых губ мужа боль в груди Мэггс немного ослабла. Годрик скорее всего не понял ее слов, но зато охотно откликнулся на поцелуй. Мэггс довольно замычала, гладя Годрика по волосам и лаская мочку уха. Он содрогнулся всем телом, и Мэггс подумала о том, что раз уж его уши столь чувствительны, то…

Годрик отстранился и, сдвинув брови, посмотрел на жену в тусклом свете экипажа.

– Мэггс?

Ах да. Она все еще не сказала ему то, что должна была. Но виноват в этом был лишь он сам: нельзя обладать столь восхитительными губами.