Порола этот серый волк в овечьей шкуре так, что Адильке и не снилось! Как метроном, только жгучий… Удар, ожог, тепло, удар… И никаких эмоций, корзалып! Как робот, запрограммированный на то, чтобы выписать мне правильно нужное количество. Она меня даже считать их вслух заставила!
Сначала было страшно и, одновременно, немного любопытно. Потом… приятно и… обидно, что ли? Вот даже не как сам с собой, а как с резиновой куклой. Вроде партнер есть, а отдача нулевая. А затем стало больно… Действительно больно. И тогда начались повторы.
— Девятнадцать, — прорычал я сквозь зубы.
— Еще раз, ты увернулся, — спокойно так, как будто выполнение задания по практике обсуждаем.
— Девятнадцать! — уже не рычу, а почти выкрикиваю от боли и злости одновременно. — Двадцать! — быстро, чтобы успеть проскочить, но…
— Еще раз, и четко…
Сиздинучун, убью… Потом… Как их до сих пор всех не перебили-то?
— Двадцать! Двадцать один! Двадцать два! Двадцать…
— Еще раз. Не крути задом так, как будто я тебе это разрешила!
Езумдун, зордуктап кеп джолу! Это я еще и разрешение собственным задом повертеть должен буду спрашивать?!
Когда мы дошли наконец-то до тридцати, мне уже было почти все равно. Я спокойно лежал, терпел, не дергался, четко считал и просто мечтал о том, когда же все это закончится.
Я уже плохо представлял, сколько мне досталось на самом деле, когда произнес "сорок", а тетка удовлетворенно выдала:
— Ты хорошо запомнил урок, мальчик?!
О, да… Если хочешь спасти друга, пропавшего на Венге, никогда (НИКОГДА, корзалып!) не лети туда сам, придурок! Я запомнил, осознал, теперь меня можно отпустить из этого дурдома?
Но после того, как я на коленях поблагодарил зайкофила за потраченное на меня время, она приказала вернуться в позицию "голым задом кверху" и поразмышлять о своем поведении.
— Обычно наши мужчины делают наоборот — сначала раскаиваются, размышляют, просят прощения, а уже потом мы их наказываем, снимая чувство вины за содеянное. Но ты, зайка, вырос в другом обществе, где раскаиваться принято только во время наказания, да и то частично, из-за того, что застали совершающим ошибку, а не потому, что ее совершал. Но надеюсь, ты все-таки уже начал обдумывать свое поведение. Находясь в том же положении, что и во время наказания, тебе будет легче сосредоточиться на размышлениях. Я пока оставлю тебя одного. Лежи спокойно и раскаивайся.
Эшекбардык, ничего глупее в моей жизни еще не было. Стоять голым, облокотившись на откидной столик, задницей в потолок… и размышлять о содеянном.
Что я такого содеял? Фигню не слушал?! Езумдун, да они сами этот бред как иностранные песнопения воспринимают, наверное. Потому что если только начать осознанно вслушиваться, сразу становится ясно, что перед нами бредятина!
И вообще, я жрать хочу… В психбольницах строгий режим питания должен быть! Хотя это если пациенты — психи, а лечат их нормальные люди. А тут наоборот же…
Не знаю, сколько я отдыхал, но настроение у меня было ниже плинтуса, когда зайкофилка явилась снова. Наивная тетка решила, что у меня такая кислая рожа потому, что я раскаялся по полной, а не потому, что мне ужина не дали. Да, на самом деле, к шайтану этот ужин, я бы и голодный отсюда ушел…
Но фильмы с поркой я, наверное, долго теперь смотреть не смогу. Может, стоит помолиться и пообещать, что вообще не буду? Пусть сильно верующим никогда не был. И уж если молиться…
Нет, я уже понял, что сам, скорее всего, отсюда не выберусь. Хотя надежда еще слабо трепыхалась на реанимационном столе, и я иногда делал ей искусственное дыхание. Но… Реальнее все же, что меня спасет Адилька. Опять. Только если она и в этот раз придет меня спасать одна — кранты… А как мне ее предупредить? Как ей дать знать, что я здесь? И "здесь" — это где, вообще? Где я?! Сиздинучун!
— Подъем у нас в шесть утра, потом сходишь в тренажерный зал, позанимаешься под присмотром Бруймы. Посмотришь, как ведут себя другие мальчики. Потом помоешься, позавтракаешь и сядешь читать Кодекс до обеда. После обеда, если будешь хорошим мальчиком, я разрешу тебе погулять.
Так, путь на свободу лежит через знание Кодекса! Прекрасно, корзалып! Что я, к экзаменам за одну ночь не готовился? Прогулка — это то, что мне нужно. Хоть ходы и выходы запомню.
Я покрутился, голодный, еще минут сорок, пытаясь улечься так, чтобы ноги и задница, намазанные какой-то вонючей дрянью, не ныли, и живот не страдал. И еще мое достоинство, корзалып! Оба… Мужское, вбитое их многохвостовкой в стол и… тоже мужское, которое угомонилось на этапе прихода настоящей боли, но теперь, вспоминая начало наказания, снова решило ненавязчиво заявить о себе, предложив сексотерапию для гордости и психики. Но разум никакой терапии не хотел, и я был с ним полностью согласен.
Какой секс, когда я непонятно где, непонятно, кто меня заказал, непонятно, по какой причине, неясно, что с Адиль… И я сам смутно представляю, что ждет меня утром.
А еще, когда я попросился в специально предназначенное место, то выяснил, что в него тут тоже принято ходить по графику. Совсем озверели, езумдун!