Тайна фамильных бриллиантов

Филипп ответил, что хочет видеть господина Керсталя-сына, и старуха провела баронета и его жену в гостиную, где заметны были следы старинной роскоши и где бронзовых часов и канделябров было вдвое больше, чем стульев и столов. Сэр Филипп отдал свою карточку старухе, и та отнесла ее в соседнюю комнату, из которой в полуоткрытую дверь хлынули облака табачного дыма.

Вскоре в дверях, в облаках дыма, как некое языческое божество, показался мужчина средних лет с черной бородой и в грязной голландской блузе с пятнами масляной краски. Это был Керсталь-сын. Он раскланялся с сэром Филиппом и спросил его, что могло доставить ему честь его посещения.

Филипп Джослин объяснил свое дело и рассказал живописцу, что более тридцати пяти лет тому назад, мистер Майкл Керсталь, известный в то время живописец, написал портрет Генри Дунбара, единственного сына Персиваля Дунбара, известного банкира.

— Тридцать пять лет тому назад! — Живописец задумчиво поглаживал бороду. — Тридцать пять лет тому назад! Это очень давно, милорд, и я боюсь, что мой отец не вспомнит этого дела; с сожалением должен сознаться, что он с трудом вспоминает прошлое. Его память с некоторых пор очень слаба. Вы желаете узнать, куда девался этот портрет мистера Дунбара, не правда ли?

— Да, мы хотим, если возможно, увидеть этот портрет, — ответила Лора, хотя вопрос и был обращен к ее мужу. — Мистер Дунбар — мой отец, и это единственный портрет, когда-либо снятый с него. Я очень хотела бы увидеть его и купить, если возможно.

— И вы полагаете, что мой отец взял этот портрет с собой в Италию, когда он тридцать пять лет тому назад уехал из Англии?

— Да, я так слышала от моего дедушки. Он потерял из виду мистера Керсталя и никак не мог узнать, что стало с этим портретом. Но я не теряю надежды на успех. Как вы думаете, картина могла уцелеть? — спросила Лора.

— Очень возможно, что она пропала, — ответил художник, сомнительно качая головой. — Впрочем, так как она по-настоящему принадлежала мистеру Персивалю Дунбару, а не моему отцу, то, может быть, это обстоятельство и спасло ее от уничтожения в течение стольких лет. У моего отца валяются во всех углах целые кипы картин без рамок. Может, среди них есть и портрет мистера Дунбара.

— Ах, как я была бы вам благодарна, если бы вы позволили мне рассмотреть эти картины, — сказала Лора.

— Вы надеетесь узнать этот портрет?

— Да разве я могу ошибиться? Я хорошо знаю лицо моего отца, и надеюсь, что, несмотря на перемену, которая, конечно, произошла с ним за тридцать пять лет, я все-таки узнаю его. Пожалуйста, сэр, позвольте мне взглянуть на эти картины.

— Я готов с величайшим удовольствием показать вам их, — добродушно ответил художник. — Я только схожу узнать, может ли мой отец принять посетителей. Он так давно уехал из Англии, что боюсь, не забыл ли он фамилию Дунбар; но очень возможно, что по какой-нибудь счастливой случайности он будет в состоянии помочь вам в ваших поисках.

С этими словами мистер Керсталь оставил своих посетителей и минут через десять возвратился к ним с известием, что отец готов принять сэра Филиппа и леди Джослин.

— Я говорил ему о мистере Дунбаре, — сказал живописец, — но он ничего не помнит. Он сегодня немного занимался и теперь в отличном расположении духа. Он вне себя от счастья, что может снова владеть кистью, но рука его ужасно дрожит, и он едва может держать палитру.

Художник провел их в большую комнату, довольно комфортабельную, но очень просто меблированную и натопленную до удушья. В конце комнаты под занавешенным альковом стояла кровать, у окна мольберт, а хозяин комнаты сидел в мягком кресле рядом с горячей печкой.

Майкл Керсталь на вид казался еще старее, чем был на самом деле. Это был красивый старик с длинными седыми волосами, ниспадавшими на воротник его сюртука, и с черной, бархатной ермолкой на голове. Он был веселый старик, и жизнь казалась ему счастливой; ибо французы имеют привычку почитать своих отцов и матерей, а мистер Фредерик Керсталь был натурализованный француз.

Старик раскланялся и приветливо улыбнулся, когда ему представили сэра Филиппа и Лору, потом он с особенной грацией указал на стулья, которые его сын придвинул для гостей.