Тайна фамильных бриллиантов

Вслед за мистером Дунбаром был допрошен церковный сторож. Он рассказал, что находился во дворе собора, когда оба джентльмена прошли мимо. Прошли они рука об руку, смеясь и разговаривая друг с другом.

— Кто из двоих говорил, когда они проходили мимо вас?

— Мистер Дунбар.

— А могли вы расслышать, что он говорил?

— Нет, сударь; голос я слышал, а слов разобрать не мог.

— Сколько времени прошло в промежутке, как мистер Дунбар вышел со двора с покойником и возвратился домой один?

Сторож почесал в голове и сомнительно взглянул на мистера Дунбара.

— Я не сумею вам сказать наверное, — отвечал старик, помолчав немного.

— Отчего же не можете?

— Потому что, сударь, я не обратил тогда особого внимания на время и не хотел бы сказать неправду.

— Неправды говорить не следует. Нам нужно знать только правду, одну правду.

— Знаю, сударь; но я уже стар и память у меня гораздо слабее, чем бывало; но думаю, что часок прошел.

Артур Ловель невольно содрогнулся. Все присяжные оглянулись на мистера Дунбара. Но англо-индиец не моргнул. Он смотрел на церковного сторожа спокойным, невозмутимым взглядом, как человек, уверенный в своей невиновности и безопасности.

— Нам не к чему знать, что вы думаете, — возразил коронер, — а нужно знать только то, в чем вы уверены.

— В этом я не уверен, сударь.

— Вы не уверены в том, что прошел целый час?

— Не совсем уверен, сударь.

— Но почти что. Не так ли?

— Так точно, сударь, я почти что уверен. Изволите ли видеть, сударь, когда оба джентльмена выходили со двора, часы на соборе пробили четверть, это я очень хорошо помню. А когда мистер Дунбар возвратился, я собирался идти чай пить, а я редко пью чай раньше пяти.

— Но положим, что только что пробило пять, когда мистер Дунбар возвратился, так это составит всего три четверти часа, считая по вашим словам, что он вышел с подворья в четверть пятого.

Церковный сторож снова почесал в голове.

— Вчера я немного замешкался, сударь, — сказал он, — и хватился о своем чае позже обыкновенного.

— Вы думаете, значит, что мистер Дунбар отсутствовал около часа?

— Да, час или час с небольшим.

— Час или более?

— Да, сударь.

— Мистер Дунбар был в отсутствии более часа; так ли я вас понимаю?

— Да, сударь; может быть, и более часа; я не обратил, признаться сказать, особого внимания на время.

Артур Ловель вынул записную книгу и отметил показание сторожа.

Старик-сторож стал описывать далее, как он показал собор мистеру Дунбару. Он не упомянул о внезапной дурноте, которая случилась с англо-индийцем у дверей одной из часовен, но отзывался очень лестно о крайне любезном обращении миллионера; рассказал, как Генри Дунбар посидел у дверей собора, потом прогуливался по двору, поджидая своего товарища. И ко всему этому старик примешивал беспрестанные похвалы приятному обращению богача.

Следующие и, можно сказать, самые важные свидетели были Филипп Мурток и Патрик Генеси, которые нашли тело убитого.

Патрик Генеси был удален в другую комнату, пока Филипп Мурток давал свои показания.

Оба были ирландцы, жнецы и возвращались с фермы, миль за пять от Сэн-Кросса, где они ужинали накануне после жатвы. Один из них, желая напиться, наклонился к ручью, чтоб зачерпнуть воды в шапку, и был перепуган до смерти при виде бледного лица, которое выглядывало из-под воды, покрывавшей все тело.

Оба вместе вытащили мертвое тело из ручья и Филипп Мурток остался караулить его, пока Патрик Генеси побежал за помощью. Вся одежда была снята с несчастного, за исключением панталон и сапогов, так что верхняя часть тела была совершенно голая. Возмутительное зверство проглядывало в этом факте: убийца раздел свою жертву, чтобы завладеть его платьем. После этого стало очевидным, что злодейство было совершено из корысти, а не из мести или другого какого побуждения.

Артур Ловель вздохнул свободнее: до этой минуты его мучило невыносимое сомнение, что англо-индиец убил Джозефа Вильмота, чтобы удалить единственного свидетеля преступления его юности. Но если бы это было так, то убийца не остался бы лишней минуты на месте преступления и не стал бы грабить свою жертву. Нет! Подобное злодейство могло быть совершено только диким извергом, закоренелым разбойником, который, как хищный зверь, губил ближнего из гнусной корысти. Такие изверги бывают на свете; кровь проливалась из жадности к добыче, иногда такой маловажной, такой бездельной, что трудно было поверить, чтобы человек, как бы ожесточен и развратен ни был, мог посягнуть на жизнь подобного себе из-за такой ничтожной цели. Похищение платья и остального имущества убитого дало, в глазах Артура Ловеля, иной оборот делу. Теперь оно совершенно разъяснилось для него, и лежавшая на нем обязанность защищать Генри Дунбара перестала тяготить молодого человека: он успел убедиться в невиновности своего клиента.

Земская полиция не теряла времени: она успела обыскать место, где было совершено преступление, но ни там, ни в окрестностях не нашла следов одежды убитого.