Тайна фруктового волшебства

По всему дому висели, лежали, были приклеены вязаные коврики всевозможных размеров и расцветок. Даже потолок был оклеен пестрыми вязаными ковриками. Создавалось впечатление навязчивости. Из-за ковриков иногда было непонятно, куда садиться, или куда можно наступать, а куда нельзя. Чувствовалось присутствие нездорового смысла.

— Мне бы бабушку Гингибери увидеть. Она дома? — спросила Агнес, усаживаясь за большой кухонный стол, весь усыпанный мукой.

— Дома, дома, — ответила, Тристис, все также безумно замешивая тесто. — Мама! Сюда иди! Агнес пришла!

Прошла минута. Тишина.

— Мама! Ну, кому я сказала! Агнес ведь ждет! — неожиданно грубо крикнула Тристис.

Наконец, послышались шаги и в кухню, гордо покачиваясь, зашла маленькая круглая старушка с яркими рыжими волосами. В отличие от дочери ее волосы не были тронуты сединой. Она равнодушно прошла мимо Агнес, села за стол и с явным оттенком враждебности произнесла: «Здравствуй, Агнес».

Агнес даже удивилась. Она никак не ожидала, что к ней могут относиться так недружелюбно. Она привыкла к любви и радости. А тут такое.

— Здравствуйте. Гингибери сказал, что вы знаете что-то про мою маму, про ее смерть, — тихо поинтересовалась Агнес.

Старушка злобно взглянула на Гингибери, который от страха сполз под стол, и оттуда проскулил:

— Ну и что! Пусть знает! Она же мучается!

— Это хорошо, что мучается, — грозно произнесла старушка, вцепившись взглядом в Агнес. Агнес оторопела:

— Что же я натворила такое, что вы так люто меня ненавидите?

— Ой, да пустяки это все! Главное, что все живы! — включилась Тристис, упорно замешивая тесто.

Старушка злобно взглянула на Тристис, громко и ядовито засмеялась и, размахивая руками, заявила:

— Ну, смотри, что ты натворила! Моя дочь двинулась! Уже как одиннадцать лет мнет пустую кастрюлю! Ты еще не видела, как она пирог потом мастерит!

Агнес заглянула в кастрюлю, в которой, действительно, ничего не было. Она была совершенно пустой.

— Ты свела с ума мою Тристис! — заявила старуха. — Убила мою Флаву! Мою дочь! Ангела! Она была воплощением добра! Убила ее маленькую дочуру Нору!

Последние слова бабушка произнесла надрывным голосом, прикрывая глаза дрожащей рукой. Видимо, сердце старушки глубоко и навсегда впитала боль от потери дочери и внучки. Любое упоминание о них тяжко ворочало душу.

— Теперь моя Тристис каждый день ждет к обеду своих убитых сестру и племянницу, готовит им пирог с клубникой. На протяжении уже одиннадцати лет. Вон, смотри, как выготавливает! Старается, видите ли! У меня нет дочерей. Одна убита, а вторая свихнулась, — озлобленно заскулила бабка.

Агнес не могла отвести взгляд от Тристис, которая уже никого не слушала, и находилась, как будто, в другом измерении, продолжая месить тесто.

— И свою мать ты тоже угробила! И Галлуса порешила тоже ты! — завершила старушка.

Агнес не могла выговорить ни слова. Как она могла убить свою мать, Флаву, Галлуса и свести с ума Тристис?! Она глянула на Гингибери, который сразу отвел виноватый взгляд в сторону. Видимо, он полностью был согласен со всем, что наговорила бабушка. Просто его детское сердце было настолько всепрощающим, что бабушкина злоба в нем не задерживалась.

— Но… Но… Но… Как?! — заикаясь прошептала Агнес. — Я не могла. Я не такая.

— Ой-ой-ой! Не такая! — съязвила бабка.

— Расскажите. Умоляю вас!

В этот момент в кухню зашел Маритус и застыл, ощупывая всех волчьим взглядом. Это был угрюмый молчаливый мужчина невысокого роста. Его лицо было густо покрыто смоляной кучерявостью, обрамляющей абсолютно лысый череп, а кустистые брови маскировали глаза, как будто, ограждая присутствующих от чего-то гнетущего.

Бабушка притихла. Видно, Маритус был единственным, кто мог ее усмирить.

«Любимый вернулся! — взвизгнула Тристис, выронила с грохотом кастрюлю и, подбежав к супругу, чмокнула его в плечо. Затем она вновь вернулась к своему занятию. — Осталось, чтобы Флава с Норочкой объявились. И будет у нас обед!»

Маритус никак не отреагировал на проявленную нежность, грозно посмотрел на супругу, а затем на Агнес.

Агнес замерла. Целую минуту все молчали. Только пустая кастрюля слегка позвякивала в руках добросовестной Тристис, которая уже целый час никак не могла замесить тесто.

«Здравствуй, Агнес», — внезапно с бархатной грубостью произнес Маритус и сел за стол прямо напротив оцепеневшей девочки, которая широкими глазами посмотрела на него и даже не смогла толком ответить на приветствие.

«Ты меня не помнишь. Я уверен. Тебе исполнилось год или два. Не помню точно. Никогда не разбирался в детях. Не люблю я их. Боюсь, что ли. Непонятные они какие-то. Вон, Гингибери, сидит, — все кроме Тристис взглянули на бледного Гингибери, — думаешь, я знаю, сколько ему лет? Да сколько надо, столько и лет. Не важно. Вот, когда вырастет, тогда и поговорим. А сейчас не о чем…».