Стоящие у костра солдаты, узрев воскресшего генерала, остолбенели – и один выронил винтовку из рук. Вырыпаев моментально прикрыл своим телом Каппеля – от падения прикладом курок щелкнул и раздался оглушительный выстрел, разорвавший начавшуюся сереть ночную тьму. Моментально залаяли со всех сторон всполошившиеся собаки.
В доме старого священника, где находился на ночевке штаб генерал-майора Войцеховского, с грохотом хлопнула дверь, и с высокого крыльца даже не сбежали, а спрыгнули несколько вооруженных винтовками офицеров и солдат караульной смены. Частые ночные нападения партизан приучили всех действовать быстро и решительно.
– Господи вседержитель!
Один из бывших у костра солдат начал истово креститься, а второй, тот самый, что выронил винтовку, бросился вперед с ликующими, рвущимися из глубины души криками:
– Ваше превосходительство! Живой! Отмолили! Убивать этих докторов всех нужно! Живой!!!
Подполковник Хартлинг быстрее других пришел в себя от потрясения и бросился к двери, нащупав рукой в кармане гранату Мильса. Прислушался – в прихожую входили люди, стуча прикладами винтовок о пол. В то же время несколько офицеров бросились по коридору, идущему в кухню. Там дверь была также запертой на замок. Однако именно сюда и подозвали Хартлинга, шепнув, что за ней стоит юнкер именно его роты.
– Карл Николаевич, там вроде Трухин, в замочную скважину видно.
Хартлинг не поверил – на его взгляд, тот был правых убеждений и вряд ли бы пошел не то что на мятеж, но и на неповиновение. Но к двери подкрался и тихо позвал юнкера:
– Трухин, что происходит?
– Беда, господин подполковник, переворот! Предупредите, пожалуйста, господ офицеров – двери и окна держат под прицелом, и если будет попытка прорыва, то все попадут под пулеметный обстрел. Все затеяли юнкера вашей роты, с ними есть и офицеры.
Хартлингу захотелось расхохотаться, зло и с хрипами, как старому ворону. Пока они переворот в городе готовили, их собственные подчиненные здесь опередили. Но тут же оборвал нервный смех, когда увидел, что полковник Рубец вытащил из кармана револьвер.
– Карлуша, прощайте!
Однако взвести курок Борис Иванович не успел, так как на него набросились несколько офицеров из пулеметной команды. Револьвером завладел капитан Шендринский, который тут же стал убеждать старого полковника, что стреляться пока преждевременно, так как положение арестованных неясное. Однако полковник Рубец был крайне расстроен неудавшейся попыткой самоубийства, он всегда говорил, что не желает принимать смерть в плену, в страданиях и пытках, потому что откажется служить большевикам, которых считал мерзавцами.
– Зря вы меня остановили, господа! Лучше самому застрелиться, чем терпеть издевательства и мучения от хамов…
Тяжелая сцена была прервана внезапным топотом ног за дверью, и кто-то из офицеров крикнул:
– Господа, сюда идут с обыском!
Хартлинг отпрянул от Рубца, тяжесть в кармане жгла ему руку. Он метнулся к буфету, на котором лежала забытая кем-то папаха. Закрыв ее спиною, подполковник вложил в нее гранату и отпрянул, как раз вовремя. В зал вошли юнкера и солдаты мятежных батальонов, держа своих офицеров под прицелами винтовок.
Всех обыскали по одному, отобрали револьверы и пистолеты, нашли и злополучную гранату. Подполковник тихо подозвал к себе портупей-юнкера Кардакова, бывшего ротным писарем и находившегося в зале вместе с арестованными офицерами.
– У меня на квартире деньги, между двумя матрасами на кровати лежит пачка, в ней 330 тысяч рублей. Это жалование для юнкеров роты, я должен был выдать его завтра.
Как Хартлинг и рассчитывал, портупей-юнкеров освободили, но в собрание тут же ввели арестованных офицеров 2-го и 3-го батальонов. Из их коротких рассказов выяснилось следующее – почти всех взяли на квартирах, выломав двери. Только командир 5-й роты капитан Капусткин долго не сдавался, и когда стали ломать филенку, успел выстрелить два раза – в свою жену промахнулся, а себя смертельно ранил в голову.
Оказал сопротивление и полковник Боровиков, отличавшийся крепким телосложением, – услышав о волнениях в батальоне, он стал обходить роты. И тут на него набросились солдаты, пытаясь скрутить. Началась свалка. Дежурный офицер подпоручик Куминг начал расстреливать из револьвера нападавших. Выпустив барабан, он затем бежал в горы к радиостанции, которую, как все знали, охраняли японцы. Солдаты его преследовать не стали, да и стрелять тоже. Да и здесь оружием угрожали, но не применяли, да и вели себя корректно, не как сторонники Ленина.