Как и в том, что двух с половиной тысяч красных при трех десятках пулеметов и двух пушках окажется более чем достаточно для полной победы. Ведь из шести тысяч еще оставшихся в строю колчаковцев не менее половины при санях с больными, треть в арьергарде в одном переходе, а оставшиеся две тысячи раскиданы по двум колоннам.
– Ничего, через сутки они у меня по струнке ходить будут! Я с них вышибу эту вольницу!
Нестеров улыбался, хотя своевольство партизан его бесило. Но ничего, завтра они к нему будут относиться иначе. Ведь будет бой с северной колонной генерала Войцеховского, в авангарде которой – до тысячи бойцов. Он их встретит у деревни Ухтуй, где уже соорудили укрепленную позицию, обойти которую невозможно. Ведь слева станция с чешскими эшелонами, которая объявлена нейтральной, а справа непроходимый кустарник, за которым начинается глухая тайга. И пусть колчаковцы сами прут в лобовые атаки на его пулеметы, свинцовый ливень сразу выкосит самых упорных. В центре он поставит партизан, чтобы мысли о бегстве у тех вояк не возникло, а пулеметный огонь смелости придаст. Измотав белогвардейцев в бесплодных атаках, в которых те истратят последние патроны, сам перейдет в наступление.
Южная колонна генерала Сахарова, по сообщению чехов, должна выйти к Зиме лишь послезавтра. И получит свое – разгромив остатки 2-й армии, он обрушится на ошметки 3-й всеми силами и, таким образом, разгромит белых поочередно, каждый раз используя численное и техническое превосходство красных в артиллерии и пулеметах. Обозники сами сдадутся, не могут же простые солдаты не знать главного призыва большевиков – «мобилизованные по домам, добровольцы и офицеры по гробам»!
– Передайте генералу Мациевскому – восстание немедленно подавить, не останавливаясь ни перед чем! Если необходимо, то расстрелять всех мятежников! И быть готовым к отражению наступления партизан – это не налет, а разведка боем!
Григорий Михайлович в ярости ударил кулаком по столу – чувствовал же ведь пакость, так вот она и случилась. Вчерашним вечером красные партизаны в две-три сотни шашек в конном строю попытались ворваться в Сретенск. Казаки встретили их пулеметным огнем, но тут же 29-й Троицкосавский стрелковый полк, набранный из мобилизованных уроженцев мятежного Прибайкалья, восстал и ударил защитникам в спину. Хорошо, что взбунтовавшийся полк был малочисленным, всего в один батальон, – а то удержать Сретенск не удалось бы. Начальнику гарнизона с помощью роты японцев и трех казачьих сотен удалось восставших локализовать, а налетевших красных с невероятным трудом, но выбить из города. И сейчас любое промедление могло стать роковым.
– Поднять в ружье военное училище незамедлительно! Передайте мой категорический приказ генералу Богомольцу – пусть со своими бронепоездами, всеми, что есть под рукою и в исправном состоянии находятся, примет в десантные партии юнкеров и сразу идет на всех парах к Нерчинску, а затем к самому Сретенску!
– Есть, ваше превосходительство!
Войсковой старшина с уставшим лицом и красными от постоянного недосыпания глазами, выполнявший при атамане функции адъютанта, помощника начальника штаба, офицера по особым поручениям и начальника канцелярии, щелкнул каблуками сапог и вышел из кабинета. Григорий Михайлович тяжело вздохнул – за эти суматошные дни он так же немилосердно устал, взвалив на себя, как и его помощник и многие другие чины его штаба, множество обязанностей и дел, что при читинской неприхотливости никого не удивляло. Сам атаман был ярым ненавистником раздутых по немыслимым штатам штабов и канцелярий, плодящих одних бездельников, которыми так славился Омск, столица белой Сибири.
Плохо, что почти нет резервов. Железную дорогу пока удается держать только с помощью дивизии бронепоездов генерал-майора Богомольца, плененного американцами на Байкале. Вероломно напали три недели тому назад союзники, испугались его угрозы взорвать тоннели. Он тогда блефовал, пытаясь помочь адмиралу Колчаку всеми способами, даже вслед за Каппелем генерала Сыровы на дуэль вызвал, но все оказалось напрасным. Хотя бронепоезда «союзники» недавно вернули – они просто не представляли собою какой-либо боевой ценности. Обычные теплушки и платформы, на которых уложены изнутри шпалы и мешки с песком, снаружи обшиты, для большей правдоподобности и пущего страха, кровельным железом, имитирующим настоящую броню. Четыре-шесть пулеметов на вагон, в торце стоит погонная пушка – вот и вся неказистая конструкция, способная нагнать страха на плохо вооруженных повстанцев. В реальном же бою после первого попадания не то что фугасного снаряда трехдюймовки, но и шрапнели, поставленной на удар, все эти шпалы обрушатся, просто передавят экипаж и устроят для погибших жаркий погребальный костер.