Тайна генерала Каппеля

– Дадим вам ящик патронов для берданок, неполный, правда, будет теперь чем большевиков приветить, – подарок был не от души, они случайно в обозе оказались, вот и пригодились. И, судя по просветлевшим лицам селян, с постоем проблем не будет – покормят, бани натопят и обиходят от всей души, как самых дорогих гостей – патроны в здешних местах сейчас на вес золота. Да и казненных большевиков разденут до исподнего, опять же в хозяйстве любая тряпка сгодится, чего добру пропадать!

Иркутск,

председатель Иркутского губернского

Военно-революционного комитета

Ширямов

– Обложили нас, как медведя в берлоге! Со всех сторон зашли, суки белые! Обманули, твари!

От лица Зверева можно было прикуривать, настолько оно было красным от едва сдерживаемой бешеной ярости. Командующий ВССА только что примчался от Знаменского предместья, в которое ворвались идущие от Урика каппелевцы. С другой стороны реки, от Иннокентьевской, белогвардейцы несколько раз пытались перейти Ангару, но атаки были какие-то вялые, нерешительные – их легко отражали пулеметным огнем. Но теперь, как выяснилось, все это было гнусным обманом – красноармейцы стянулись к набережной, а удар последовал со стороны Александровского тракта.

Ширямов дрожащими руками вытащил из пачки папиросу – белая картонка прикрывала сверху явную контрреволюцию. Папиросы были читинские, взятые у семеновцев трофеем – на цветной обложке красовалась разъевшаяся вширь морда забайкальского тирана в папахе, и назывались они соответственно – «Атаман». Курить обычную махорку или самосад Ширямов не мог, сильно кашлял от лютой крепости, а такие папиросы запросто, дым душистый и приятный. Вот только перекладывал из распечатанных пачек в переклеенную коробку, чтобы лишний раз не смущать товарищей или постоянных посетителей ревкома.

Даже сквозь стекла слышались глухие звуки отдаленной перестрелки, да несколько громче звучали взрывы – обе враждующие стороны ввели в дело артиллерию. Ситуация сложилась крайне паршивая – Иркутск им не удержать! Никак не удержать, ни при каком раскладе. Новости шли с каждым часом, одна другой тяжелее – с утра удалось связаться с Балаганском, но там оказались белые, их генерал Феофилов сообщил, что партизанской дивизии Дворянова больше нет – вырублена подчистую его казаками. Да еще поведал, что для иркутского ревкома в Александровском централе уже отведены уютные камеры с крепкими запорами.

Еще издевается, сволота!

Узнав о взятии станции Иннокентьевской непонятно откуда взявшимися белыми и осознав, что потеряны склады, с которых не успели доставить столь нужные патроны и снаряды, Ширямов заторопился, приказал ускорить эвакуацию, направив обозы по Якутскому тракту и стараясь не думать о судьбе товарищей, что вчера отправились на Балаганск. Затем он объехал красноармейские части городского гарнизона, стремительно уменьшавшиеся в численности. Дезертирство в них росло прямо на глазах, бывшие колчаковские солдаты, прочитав листовки Каппеля, разбегались, как крысы с тонущего корабля. Только рабочие дружины собирались стоять насмерть, обороняя город, да в казармах 1-го Иркутского советского казачьего полка царил полный порядок, что произвело на председателя ревкома хорошее впечатление, как и заявление казаков, что они будут сражаться.

Днем вдоль набережной началась перестрелка, а затем обухом ударило сообщение – эвакуация на Якутск сорвана, охрана обоза и все коммунисты изрублены в капусту вышедшими из Грановщины казаками в алых лампасах. Спастись удалось немногим, вовремя удравшим верхами. И что худо – более трехсот пудов золотой монеты, треть того, что хранилось в городском казначействе, захвачена этими лютыми врагами революции.

Ох, как худо, хорошо, что золотой запас охраняется чехами, да и в Глазковское предместье они белых не пустят, клятвенно обещал сам полковник Крейчий. И Ширямов верил ему – интервенты хотят убраться поскорее и допустить бои, что разрушат железнодорожные пути, не захотят.

Председатель ВРК чиркнул спичкой, на секунду осветившей сгустившиеся в комнате вечерние сумерки. Жадно хватанул табачного дыма, лихорадочно ища выход из создавшегося положения. Но ничего в голову не приходило, только блестела за окном в лунном свете ледяная гладь Ангары, да горели сотни маленьких огоньков в далеком Глазковском предместье на том берегу. Да на вокзале железнодорожной станции, занятой интервентами, кипела жизнь, дымили паровозы.

«А если того… На ту сторону перебраться, – в голове мелькнула спасительная мысль, Ширямов воспрянул духом, скосив глазом на Зверева. – А на него все спишу, накомандовался, наполеон доморощенный!»

– Мы же их волчат, юнкеров долбаных, в расход пустим и Колчака ихнего, – рык Зверева оглушил председателя ревкома – теперь он знал, что нужно делать.