Тайна гибели Бориса и Глеба

О том, что перезахоронение Бориса и Глеба стало возможным именно в результате соглашения между правителями «Русской земли», сообщается и в Ипатьевском списке ПВЛ: «В год 6623 (1115), индикта 8, собрались братья, русские князья, Владимир, называемый Мономахом, сын Всеволодов, и Давыд Святославич и Олег, брат его, и решили перенести мощи Бориса и Глеба, ибо построили им церковь каменную, в похвалу и в честь и для погребения тел их. Сначала они освятили церковь каменную мая 1, в субботу; потом же во 2-й день перенесли святых. И было сошествие великое народа, сшедшегося отовсюду: митрополит Никифор со всеми епископами — с Феоктистом черниговским, с Лазарем переяславским, с попом Никитою белогородским и с Данилою юрьевским — и с игуменами — с Прохором печерским и Сильвестром Святого Михаила — и Сава Святого Спаса, и Григорий Святого Андрея, Петр кловский и прочие игумены. И освятили церковь каменную. И, отпев им обедню, обедали у Олега и пили, и было выставлено угощение великое, и накормили нищих и странников в течение трех дней»^{377}.

Нетрудно заметить, что в отличие от «Сказания о чудесах» Ипатьевская летопись подчеркивает первенствующую роль Святославичей, и прежде всего Олега, потеснившего своего старшего брата Давыда Черниговского при подготовке вышегородских мероприятий 1115 г. Это обстоятельство порождает историографический парадокс, поскольку эта часть Ипатьевской летописи (по А. А. Шахматову — третья редакция ПВЛ 1118 г.) традиционно относится исследователями к летописанию Мстислава — сына Владимира Мономаха^{378}. Интересы Мономашичей в большей степени отражает Суздальская летопись по Лаврентьевскому списку (продолжение второй редакции ПВЛ), где внимание акцентируется на благотворительности Владимира Мономаха: «Была освящена каменная церковь в Вышегороде, месяца мая в 1 день, в день субботный, а во 2-й день перенесли братья все святую мученику Бориса и Глеба, в день недельный (т. е. — в воскресенье). И повелел Владимир бросать паволоки, златотканые ткани и шкурки беличьи людям, сильно напиравшим, и бывши с ним легко дошли до церкви, а во 2-й день поставили их в гробах на место»^{379}.

Наиболее подробно церемония перенесения мощей описана в «Сказании о чудесах», где не только воспроизводится вся цепь событий, но и сообщается о том, что у ее участников, как и в 1072 г., возникли проблемы с внесением в церковь гроба св. Глеба. «И в первый день месяца мая освятили церковь, в субботу второй недели после Пасхи. На следующий день, в святое воскресенье, когда празднуется день Жен-мироносиц, во второй день того же месяца, начали служить утреню в обеих церквах. И поставили на специально для этого устроенные и украшенные сани гробницу святого Бориса. И за ней шел Владимир с благоговением и смирением, в сопровождении митрополита и священников со свечами и кадилами. Тащили сани толстыми веревками, толкая и прижимая вельмож и бояр. По обеим сторонам дороги, по которой тащили честные раки, была устроена ограда, но из-за множества людей невозможно было ни идти, ни тащить сани. Тогда Владимир велел кидать в народ деньги, меха и ткани, и, увидев это, люди бросились туда, другие, пренебрегши этим, к святым гробницам устремились, чтобы удостоиться прикосновениям к ним. И ни один из всего множества собравшихся людей не мог удержаться от слез из-за радости и благоговения. И едва могли тащить сани. На вторые сани, за Борисом, поставили гробницу Глеба, и за ней шел Давыд с епископами, духовенством, боярами, со множеством людей, и все взывали „Кирие, элейсон!“ и со слезами призывали Бога.

И вот какое преславное чудо было: когда везли святого Бориса, то никакой помехи не было, только теснота из-за людей мешала, а когда повезли Глеба, то остановилась рака, и не могли ее сдвинуть. И когда потянули с силой, то веревки разорвались, хотя и были очень толстыми, так что взрослый мужчина едва мог обхватить двумя руками. Также и новые веревки все разорвались, а все люди восклицали: „Кирие, злейсон!“ И великое множество было людей и по всему городу; и на заборах, и на городских стенах. И словно гром гремел от всенародного клича: „Господи, помилуй!“ И так с трудом смогли от утрени до Литургии перевезти гробницы в церковь»^{380}.