Тайна гибели Есенина

Устинов работал в «Правде», «Известиях», его перо, не зная жалости, разило «контру». Мечтал он стать «писателем для женщин», но у жестокого, категоричного автора не имелось для этого никаких данных. Большую известность приобрел как литературный критик пролеткультовского толка. Его книга «Литература наших дней» (1923) – образчик политпросвета и агитпропа: разнос прежде так милых автору Горького, Бунина, теперь эмигрантов и «отступников», шельмование Блока, Орешина на фоне фанфар Гастеву, Герасимову, Садофьеву и прочим одописцам «железной поступи революции».

Устинов не знал сомнений, не мучался исследованием образного мира произведений писателей. Он выносил приговор, как в трибунале, воплощая на практике вульгарно-социологические идеи Фриче, Переверзева и им подобных «неистовых». Приведем важнейший устиновский постулат: «…у художника его стиль (форма) всегда и неизбежно, решительно без всяких исключений, является отражением его классового самосознания» (выделено автором).

Именно с такой отмычкой критик, своего рода следователь Пролеткульта по особо важным литературным делам, рассматривает творчество Сергея Есенина. Его Пугачев из одноименной поэмы – «…синоним оппозиции по отношению к пролетарскому государству». Поэт, по его мнению, «…совершенно отрекся от своих „большевистских“ заблуждений. Рязанский кулак может спать спокойно. Сын вполне оправдал его доверие», ему «…сладок запах отцовского навоза». Признавая талант автора «Пугачева», он вешает на него ярлык собственного изобретения – «…самый неискоренимый психобандит», который «плюнул на социализм». Согласитесь, так резко и доносительно не мог написать друг, в качестве которого без устали представляли есенинского знакомого. В 1925 году Устинов мог, наверное, быть для Есенина лишь застольным собеседником, но никак не духовно близким человеком.

Теперь представьте себе вчерашнего авантюрного матроса-босяка и, по ироничной самооценке, «забулдыгу» – поэта вдвоем в «Англетере». Устинов вспоминает в сборнике «Памяти Есенина» (М., 1926): «Днем, передроковой ночью, Сергей, когда мы были вдвоем в его комнате, нежно опрашивал меня про мою жизнь, сидя уменя на коленях. Спросил об одной девушке, о Р. П. И когда я ему ответил, он долго плакал, склонившись ко мне на плечо…» (выделено нами. – В.К.). Как все это фальшиво-нарочито, плаксиво-сентиментально, как не вяжется с «хулиганом» Есениным. Даже нынешние недоброжелатели поэта (а таких немало) подметили «женский» стиль мемуаров (дальше мы раскроем имя воспоминательницы).

Устинов вылил ушаты помоев на гроб усопшего 29 декабря 1925 года в ленинградской вечерней «Красной газете», где он время от времени печатался, наезжая в Северную Пальмиру. В той же газете «друг» представил своего знакомца законченным алкоголиком. И так писал человек, у которого обычно под кроватью валялась батарея пустых бутылок (по воспоминаниям хорошо знавшей его Н. М. Гариной, жены драматурга Гарина-Гарфильда).

Позволим себе отступление о пресловутом пьянстве Есенина, подаваемом чуть ли не в раблезианском духе. Бездомный поэт отдавал дань Бахусу, но, как правило, в компании с приятелями. Он чаще всего находился на виду, на него глазели, измеряя – каждый по-своему – количество выпитого им спиртного. Уверен, образ постоянного хмельного скандалиста навязан нашей прессой и его, любившими поживиться на чужой счет, мнимыми приятелями. Духовно же симпатичные Есенину люди, искренне почитавшие его, говорят о нем с большим тактом. Актриса Августа Миклашевская, которой посвящено стихотворение «Заметался пожар голубой…», в своих воспоминаниях почти не касается хмельной проблемы, потому что она при их встречах и не возникала, ибо в обществе сердечно расположенных к нему знакомых он сохранял душевное равновесие и в допинге не нуждался.

Многие литераторы-современники Есенина прикладывались к бутылке не реже, если не чаще. Так, из переписки благополучного Константина Федина известно: пил он мертвецки, но за домашними занавесками. Любил заложить за воротник ленинградский поэт Илья Садофьев. Этот список легко продолжить. Но в глазах читателей они выглядели скромными овечками, их образ лепился газетами и другими средствами информации. Не имея возможности дискредитировать творчество Есенина, пользовавшегося небывалой в начале XX века популярностью в народе, его хулители кинулись на него самого. Среди таких был и журналист Устинов.

Сегодня есть возможность набросать, так сказать, домашний портрет этого вездесущего журналиста. С фотографии на нас смотрит мордастый, крепкий мужчина, в сжатых губах ехидство. Ворот рубахи с небрежно висящим галстуком расстегнут.