Тайна гибели Есенина

Порозовело хмурое берлинское небо. Мы разошлись. На другой день утром ко мне прибежал взлохмаченный Кусиков и предложил купить большой гранатовый крест Айседоры Дункан, говоря: «Эта пьяница с утра коньяк хлещет, а ночью — шампанское, и Сережу споила».

Конечно, я не купила этот старинный крест, не было ни денег, ни желания, да и Кусикову я мало доверяла

Больше с Сережей я не встречалась, пути наши разошлись навсегда. Когда он был в Москве, я была далеко на гастролях, когда я была в Москве, он отсутствовал.

Известие о его трагической ужасной гибели застигло меня в Москве, за праздничным столом по возвращении из Праги. К нам ворвался какой-то журналист и почти радостно крикнул: «В „Англетере“ Есенин повесился!»

Александр САХАРОВ ИЗДАТЕЛЬСКИЕ ДЕЛА И ГОЛОДНАЯ ПОЕЗДКА [109]

…У нас произошло второе столкновение, положившее начало какой-то затаенной неприязни со стороны Есенина. И когда через некоторое время я переехал на постоянное жительство в Москву, произошло третье столкновение, положившее начало дружбы.

Мы сидели в кафе «Домино» с моим приятелем, членом коллегии полиграфического отдела ВСНХ, когда вошли Мариенгоф и Есенин. Мариенгоф подошел к нашему столу и поздоровался с моим другом, — они оказались близко знакомыми по работе в издательстве ВЦИКа. Мариенгоф присел к столу и сразу же на наш общий разговор пригласил Есенина. Есенин, подойдя, поздоровался с моим другом, не видя еще, кто находится спиной к нему, и когда повернулся ко мне лицом, увидел ненавистную ему кожаную куртку — рванулся и хотел убежать. Я заметил, как Мариенгоф что-то шепнул ему на ухо. Через минуту вновь подошел смущенный Есенин, поздоровался, сел и весь вечер мял шапку в руках, не находя, что сказать; весь вечер разговаривал один Мариенгоф. Читать стихи Есенин тоже отказался.

На следующий день я сидел за столом один, когда ко мне подошел Есенин и спросил, не желаю ли я выпить рюмку спирта. Когда я сказал, что не пью, он помялся немного и потом пригласил перейти в правленскую комнату, где были Кусиков и еще несколько человек. Читали стихи друг дружке.

— Вы поэт? — спросил Кусиков.

— Нет.

— Писатель?

— Нет.

— Художник?

— Нет.

— Ну, тогда чекист.

И когда я ответил, что и не чекист, Кусиков выразил полнейшее недоумение и, когда узнал, что при входе я беру билеты в ресторан, сказал: «Глупо». Через минуту я имел билет сочувствующего сроком на три месяца

— А хочешь быть поэтом — сделаем, — сказал Кусиков, — я напишу три стихотворения — и представлю на заседание правления — и ты поэт и полноправный член Союза.

Я отказался от этого любезного предложения.

Через три дня в кабинет ко мне ввалились Есенин и Мариенгоф в качестве просителей. Дело небольшое: они напечатали в одной из типографий 1-й сборник «Конницы бурь» без получения подряда от полиграфического отдела МСНХ и теперь просили, чтобы я разрешил им получить эти книги. Я долго убеждал их, что это дело не моего отдела, что предписывать моему отделу я не могу, так как в нем сосредоточены регистрация и урегулирование разных заказов по московским типографиям.

Есенин ничего не хотел понимать, он стоял и улыбался, как провинившийся школьник, и все время твердил: «ВСНХ больше, чем МСНХ, а раз больше, — значит, можно приказать». Пришлось сдаться, пойти и дружески просить заведующего распределением заказов о выпуске книги. Там я выяснил, что ребята грешили часто. То они возьмут разрешение от Госиздата и печатают без подряда полиграфического отдела МСНХ в какой им вздумается типографии, то они получат ордер Мосполиграфа и печатают без разрешения Госиздата, а то и еще лучше: к тиражу, определенному Госиздатом — 500 экземпляров, приставляется нолик сзади или единица впереди, что было с «Плавильней слов», «Руки галстуком» и т.п. Это было по-мальчишески озорно и чрезвычайно наивно. Такие действия считались огромным преступлением по тем временам, и ревтрибунал судил за это чрезвычайно строго, но убедить Есенина было невозможно. Он писал, его не печатали. Он хотел печататься и хотел есть, и он был прав.

Я однажды видел, как он продавал одну из книжек в Центропечати. Заведующий Центропечатью Б. Малкин отказывался, а Есенин настаивал: книжка напечатана? Напечатана. Магазинов нет? «Кто распространяет книги, — ты?» — «Я». — «Распространяй». И Малкин волей-неволей покупал и распространял. Боялся Есенин…заведующего складом Центропечати и всегда ходил к тому с книжечкой с автографом и убеждал его лично. Убеждение состояло в том, что Есенин вперял в стоящего перед ним беспокойно-молодецкий взгляд, от которого все кишки выворачивало, — и тот был побежден. Так было и в дружеских ссорах: достаточно было ему посмотреть — и злоба внутри таяла, как воск.

Много раз мне приходилось ликвидировать подобного рода недоразумения, и в конце концов я и сам попал в этот издательский коллектив, и многие из сборников вышли при моем непосредственном участии.