Сначала же Эрлиху было не до этой писанины. Он заметал следы, как нам думается, совершенного преступления, курсируя между Ленинградом и Москвой. 16 января 1926 года он сообщил матери: «…живу в Москве с тех пор, как привез сюда Сергея. Нет! На два дня выезжал в Питер». В другом письме (не датировано) припоминал: «Зимой я был несколько раз в Москве, а после смерти Есенина прожил там без малого 2 месяца». Домовая книга точно зафиксировала: вернулся он в Ленинград 19 февраля 1926 года. Управляющий домом №29/33 по улице Некрасова был аккуратным, исполнительным служакой. По его записям мы узнаем, когда Эрлих впервые приехал в Петроград, каков номер его трудовой книжки, по какой статье он освобождался от воинской повинности, куда выезжал в 1925-1926 годах — вплоть до прибытия к нему в гости в июне 1926 года матери, Анны Моисеевны, и сестры Мирры (р. 1906), учащейся Екатеринославского музыкального техникума.
Интересны для нас в записи управдома и соседи Эрлиха по его квартире (№8) и дому. Например, в 3-й квартире проживал Л. Я. Голубчик (р. 1903), уроженец Минской губернии, студент факультета общественных наук ЛГУ (не бывший ли однокашник Эрлиха?), арестованный ГПУ в июне 1924 года за нелегальную сионистскую деятельность (согласно справке архива ФСБ, освобожден в августе 1925-го).
В 29-й квартире обитал еще один «голубчик» — П.Н. Голубь (р. 1896), военный журналист-политуправленец, сотрудничавший в местной «Красной газете»; в 31-й жил 3.И. Шапиро (р. 1893) — известная «чекистская» фамилия (требуются уточнения).
На Эрлихе во многом замыкалась скованная вокруг покойного поэта гэпэушная цепь. Ему-де посвящена элегия «До свиданья, друг мой, до свиданья…», к нему вились нити последних печальных церемоний. Одну из таких ниточек в клубке лжи и лицемерия удалось распутать.
Эрлих оформлял «Свидетельство о смерти» Есенина в загсе Московско-Нарвского района. Оно теперь известно. Документ подписала заведующая столом загса Клавдия Николаевна Трифонова, хотя не имела права этого делать, так как «Англетер» территориально примыкал не к Московско-Нарвскому, а к Центральному району (соответствующие списки 184 проспектов, улиц, переулков нам известны).
Найдены и другие доказательства подтасовки «Свидетельства о смерти» Есенина.
28 декабря 1925 года дежурный по Ленинградской губернской милиции (ЛГМ) Петр Викентьевич Купец (р. 1890) записал в «Сводке о происшествиях…»: «
На том же пожелтевшем листке в углу размашистая резолюция какого-то начальника: «К делу. 31.12.25» — и его форсистая закорючка.
Бывший в тот день ответственным дежурным заведующий общей канцелярией административного отдела Ленгубисполкома (АОЛГИ) Алексеев даже подписи своей не оставил, очевидно посчитав случившееся рядовым скучным эпизодом. Так в историю были вписаны первые официальные лживые строки о гибели Есенина. Попутно еще один аргумент, что Эрлих, оформляя «Свидетельство о смерти» поэта, действовал незаконно: контрольно-финансовую ревизию «Англетера» обычно проводил инспектор 24-го участка Центрального, но никак не Московско-Нарвского района. Так что заведующая столом загса К. Н. Трифонова совершила несомненный подлог, и к ее личности будет нелишне приглядеться.
В Московско-Нарвском районе тон задавали сторонники Г. Е. Зиновьева; в райкоме партии, во многих учреждениях сидели его клевреты. В период политической драки сталинистов и зиновьевцев на XIV съезде РКП (б) наиболее серьезные стычки между их последователями происходили именно в Московско-Нарвском районе Ленинграда. Причем дискуссия в прямом смысле доходила до рукопашной, даже с применением оружия.