Тайна гибели Лермонтова. Все версии

Не исключено, что оживленные встречи с петербургским кругом приятелей и знакомых несколько отвлекли Лермонтова от работы над серьезными стихами, но могли дать настрой на шутливые экспромты. Исходя из содержания некоторых можно предположить, что в этот период появились такие, как «Очарователен Кавказский наш Монако…», «Он метил в умники, попался в дураки…», «Куда, седой прелюбодей…», «Слишком месяц у Мерлини…». По мнению Чилаева, в разговоре с комендантом Ильяшенковым 12 июня было произнесено четверостишие «Мои друзья вчерашние – враги…». Присутствие в Пятигорске художника князя Григория Гагарина, вместе с которым Лермонтов работал ранее над некоторыми картинами, могло «подвигнуть» их на продолжение совместного творчества. Но результаты его нам неизвестны, а 20 июня Гагарин из Пятигорска уехал.

С 16 по 26 июня. Жизнь Лермонтова и Столыпина в домике Чилаева, достаточно подробно описанная впоследствии квартирным хозяином журналисту Мартьянову. Лермонтов приглашает к обеду многих своих приятелей и знакомых, в первую очередь соседей – Глебова, Васильчикова, Арнольди. Иногда по вечерам на квартире поэта идет карточная игра, но большую часть вечернего времени Михаил Юрьевич проводит у Верзилиных. Вполне вероятно, что именно тогда Лермонтов увлекся падчерицей генерала, прекрасной Эмилией Клингенберг. Виделись они очень часто. В своих воспоминаниях Эмилия Александровна отмечает: «В течение последнего месяца он бывал у нас ежедневно…»

Встречается он в это время с несколькими интересными и симпатичными ему людьми, в частности с Л. С. Пушкиным, М. В. Дмитриевским. Оба они вошли в компанию, собиравшуюся у Верзилиных, где постоянно бывали также Глебов, Васильчиков, полковник Зельмиц, любивший общаться с молодежью, а также молодые армейцы, поклонники Надежды Верзилиной – прапорщик Лисаневич и юнкер Бенкендорф.

Обретение удобной, покойной квартиры, как и стабильность пребывания в Пятигорске, наверняка способствовали подъему творческой энергии. Скорее всего, именно в эти дни Лермонтов заканчивает обработку и переписывание набело в книжку Одоевского последних из набросанных ранее стихотворений – «Тамара», «Свидание», «Дубовый листок», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «Пророк». Появляются и стихи, отсутствующие в черновиках, – «Морская царевна» и «Выхожу один я на дорогу», написанные, возможно, уже в домике. На клочках, обрывках бумаги записывает он и совершенно новые стихи – те, что были обнаружены в его вещах после гибели, но потом таинственно исчезли. Если же говорить о стихотворных экспромтах этого периода, то по своему содержанию подходят сюда такие, как «В игре силен, как лев…», посвященный Л. С. Пушкину, «Смело в пире жизни надо…», адресованный С. Трубецкому, два иронических четверостишия, относящихся к князю Васильчикову, и два – к верзилинской компании – «Милый Глебов, сродник Фебов…» и «Надежда Петровна, зачем так неровно…».

С 26 июня по 6 июля. Немаловажным событием этих дней стало возвращение Мартынова из Железноводска. Курс лечения он закончил там 26 или 27 июня и, через день-два появившись в Пятигорске, поселился во втором доме Верзилиных, рядом с Глебовым и Зельмицем, по соседству с Лермонтовым, Столыпиным, Васильчиковым и Трубецким.

Когда Мартынов появился в компании Верзилиных? Скорее всего, 29 июня, в воскресенье, когда отмечался День Петра и Павла, который в Пятигорске всегда праздновали довольно широко. Вполне возможно, что именно во время праздника Мартынов обратил на себя внимание Эмилии Александровны. И это не могло не повлиять на ее отношения с Лермонтовым, которые явно испортились.

«Получив отставку», поэт счел возможным злословить по поводу и неверной возлюбленной, и счастливого соперника. С этого времени он, видимо, меньше бывает в доме Верзилиных, больше встречается с петербургскими и московскими знакомыми, а также с Пушкиным и Дмитриевским, начинает уделять внимание другим представительницам прекрасного пола – своей дальней родственнице Кате Быховец, петербургской приятельнице Иде Мусиной-Пушкиной.

Были в эти дни встречи, особенно радовавшие поэта. Например, с бывшим его однокашником по университетскому благородному пансиону Н. Ф. Туровским. Или с прибывшим на лечение командиром Нижегородского драгунского полка полковником Безобразовым, питавшим к Лермонтову и его друзьям большую симпатию. Правда, общение с ним не могло быть долгим, и точные даты встреч с ним неизвестны.