Обратим внимание на следующую фразу: «В 1839 году, в экспедиции против Шамиля, я был ранен под Ахульго. …решили отправить меня на лечение в Пятигорск». Почему-то все, даже те, кто заметил другие «несоответствия», не считаются с тем, что рассказ о событиях 1841 года Раевский начинает со своего приезда в Пятигорск, случившегося двумя годами ранее. Но самое любопытное, что с этим фактом вполне согласуется почти все, что рассказывает Раевский о генерале Верзилине и его семье! Как и указывает Раевский, Петр Семенович именно тогда, в 1839 году, находился не у дел. И далее читаем: «Петр Семенович, может, еще за месяц перед тем уехал в Варшаву хлопотать о какой-нибудь должности для себя». И это могло быть не позднее 1839 года, ибо уже в следующем году Верзилин был официально назначен состоять «при Главнокомандующем действующей армии» Паскевиче. Вот так, нехитрым временным смещением, объясняются некоторые несоответствия, касающиеся Верзилиных. Выясняя же то, что касается Лермонтова и его дуэли, нужно обратить внимание на некоторые особенности воспоминаний Николая Павловича.
В большинстве своем сообщенные им факты – из тех, что не вызывают сомнений, – носят, как правило, вневременной характер, и они вполне могут относиться к тому же 1839 году. Что же касается событий лета 1841 года, то тогдашние события описаны как-то странно – подробное, даже слишком, изложение двух-трех эпизодов перемежается беглой скороговоркой по поводу всего прочего. Причем подробно выписаны не столько действия, сколько диалоги участвовавших лиц: ссора Лермонтова с князем Голицыным по поводу бала, начало вечера у Верзилиных, обсуждение условий предстоящей дуэли… Ясно, что вспомнить с такими подробностями все сказанное Раевский почти через полвека попросту не смог бы. А значит, подобное «живописание» – плод фантазии обработчицы: чувствуя себя сильной в диалогах, она старательно выписала их. Для всего же прочего у нее просто не хватало материала.
Почему? Да потому, что из всего вышеприведенного становится ясно: Раевский попросту не присутствовал лично при том, о чем ведется речь. Откуда же он взял излагаемые сведения? Конечно же, он кое-что видел и знал. Так, лечась в Пятигорске летом 39-го, он хорошо узнал и город, и «водяное общество». Мог даже оказался в офицерской компании вроде той, что окружала Лермонтова два года спустя. И ее поведение он, ничтоже сумняшеся, приписал «лермонтовской банде», якобы буйствовавшей в Пятигорске летом 1841 года.
Был ли он в Пятигорске тем летом? Утверждать наверное, конечно, нельзя, но уж очень похоже, что Раевский находился здесь всего несколько летних дней. За это время он мог бегло познакомиться с некоторыми лицами из лермонтовского окружения, не запомнив толком многих, – так, князя Васильчикова он называет дерптским студентом, тогда как тот уже окончил к этому времени Петербургский университет, Сашеньку Озерскую именует Варенькой, а князя Трубецкого он попросту не заметил. Правда, обратил особое внимание на Катю Быховец, которой уделил гораздо больше внимания, чем признанной красавице «Розе Кавказа». Возможно, он даже присутствовал на одном из вечеров у Верзилиных. Но на квартире у Лермонтова явно не был, иначе обратил бы внимание на то, что она – вовсе не в верзилинском доме.
Когда Раевский мог побывать на Водах? Скорее всего, в конце июня – начале июля. Об этом свидетельствует упоминание Раевским среди лермонтовского окружения полковника Безобразова, который появился в Пятигорске именно тогда. К тому же времени относится и появление в верзилинском доме Мартынова, закончившего свое лечение в Железноводске. Не исключено, что Раевский мог наблюдать одну из первых стычек с ним Лермонтова. Но во время самой дуэли и непосредственно перед нею Раевского в Пятигорске не было. Уж очень бледно и бегло она описана – даже бойкое перо Желиховской не помогло. А главное, практически никто из ближайшего окружения поэта не называет Раевского в качестве участника событий.
Его упоминает среди лиц, находившихся в Пятигорске, лишь бывший писарь Кирилл Карпов, да и то как-то неопределенно – «и еще, кажется, Раевский, офицер кавалерийского полка» (а мы знаем, что он был пехотинцем). Но с Карповым Раевский, между прочим, мог встречаться, если приехал в Пятигорск вторично, уже осенью, после всего совершившегося.