Тайна гибели Марины Цветаевой

Марина Ивановна (ей накануне исполнилось 45 лет) и Мур вернулись домой и обнаружили на столе записку: «Мариночка, Мурзил. Обнимаю Вас тысячу раз. Мариночка — эти дни с Вами самое значительное, что было у нас с Вами. Вы мне столько дали, что и выразить невозможно. Подарок на рождение!!! Мурзил — помогай маме». И вместо подписи — рисунок головы льва.

И. Кудрова справедливо замечает, что записка написана с той сердечностью, которая соединяла Цветаеву и Эфрона в их лучшие дни. Но тогда мы вправе предположить, что в дни перед бегством Эфрон рассказал жене что-то такое (что?), чего она не знала раньше, и она поняла (скорее все-таки пожалела), не оттолкнула его. Да и из рассказа Булгаковой ясно, что, коль скоро Марина Ивановна сопровождала мужа, — он должен был как-то объяснить ей свое бегство. Вполне возможно, что он сказал нечто такое: меня запутали (как?) в дело, к которому я не имею никакого отношения, не верьте никому: ни людям, ни газетам, верьте только мне. И объяснил ей, как следует держать себя на допросах. (Что таковые будут, он, конечно, догадывался.) Дальнейшие события показали, что Цветаева свято выполнила его инструкции.

22 октября в доме Цветаевой состоялся обыск — «перерыли все в комнате Сергея Яковлевича», забрали его бумаги, письма, книги, но, по-видимому, ничего криминального не нашли. В этот же день Цветаеву допросили в парижской префектуре. Стараниями И. Кудровой протокол этого допроса опубликован. Приведем выдержки из него:

«Я зарабатываю на жизнь своей профессией, сотрудничаю в журналах «Русские записки» и «Современные записки», зарабатываю от шестисот до восьмисот франков в месяц. (Для сравнения: Сергей Яковлевич получал в «Союзе», по разным сведениям, от 1500 до 5000 франков. — Л.П.). Мой муж, журналист, печатает статьи в журнале «Наш Союз», который издается «Союзом возвращения» <…> Насколько я знаю, муж ходил на работу ежедневно<…> «Союз возвращения», как это указывает само название, имеет целью помочь нашим соотечественникам, нашедшим убежище во Франции русским эмигрантам, вернуться в Россию. Никого из руководителей этой организации я не знаю, однако год или два назад я познакомилась с неким г-ном Афанасовым, членом этой организации, уехавшим в Россию чуть больше года назад. Я его знала, потому что он не раз приходил к нам домой повидаться с мужем [37].

Мой муж был офицером Белой армии, но со временем нашего приезда во Францию в 1926 году его взгляды изменились. Он был редактором газеты «Евразия», выходившей в Париже<…> Могу сказать, что эта газета больше не выходит. Лично я не занимаюсь политикой, но мне кажется, уже два-три года мой муж является сторонником нынешнего русского режима.

С начала испанской революции мой муж стал пламенным поборником республиканцев, и это чувство обострилось в сентябре этого года, когда мы отдыхали в Лакано-Осеан. С этих пор он стал выражать желание отправиться в Испанию и сражаться на стороне республиканцев. Он уехал из Ванва (в 1937 г. семья жила в парижском пригороде Ванве. — Л.П.) 11–12 октября этого года, и с тех пор я не имею о нем известий. Так что я не могу вам сказать, где он находится сейчас, и не знаю, один ли он уехал или с кем-нибудь<…> В конце лета 1936 года, в августе или в сентябре, я поехала на отдых с сыном Георгием<…> к моим соотечественникам семье Штранге <…> У них есть сын Мишель, который занимается литературным трудом. Он обычно живет не в Париже, а у родителей. Не знаю, часто ли он бывает здесь, и не знаю, продолжает ли он поддерживать отношения с моим мужем.

Муж почти никого не принимал дома, и не все его знакомства мне известны. Среди фотографий, которые вы мне предъявляете, я узнаю только Кондратьева [38], которого встречала у общих друзей супругов Клепининых (они еще возникнут на страницах этой книги. — Л.П)

<…>Мы с мужем были удивлены, узнав из прессы о бегстве Кондратьева в связи с делом Рейсса.

На одной из фотографий я узнаю также господина Познякова [39]. Он также знаком с моим мужем, но я ничего не знаю о его политических убеждениях и что он делает сейчас.

Дело Рейсса не вызвало у нас с мужем ничего, кроме возмущения. Мы оба осуждаем любое насилие, откуда бы оно ни исходило<…> Я не могу дать никаких сведений о людях, которые вас интересуют.

17 июля 1937 года я с сыном уехала из Парижа в Лакано-Осеан. Мы вернулись в столицу 20 сентября 1937 года (убийство Рейса произошло 4 сентября, похищение генерала Е. Миллера — 22 сентября того же года. — Л.П.)

<…>На отдыхе мой муж все время был со мной, никуда не отлучался.

Вообще же мой муж время от времени уезжал на несколько дней, но никогда мне не говорил, куда и зачем он едет. Со своей стороны, я не требовала от него объяснений, вернее, когда я спрашивала, он просто отвечал, что едет по делам. Поэтому я не могу сказать вам, где он бывал».