Тайна голландских изразцов

Славик задумчиво кивнул, склонив голову и не отводя от нее взгляда: это был правильный ответ, но что-то не давало ему расслабиться.

– Что использовали? – наконец спросил он. Маша нахмурилась.

– Где?

– Ну, вы же подожгли одного, разве нет? – Славик улыбнулся, почти доброжелательно. – Что было в запале: бензин, скипидар, мазут?

– Что? – откликнулась слабым эхом Маша. Не подозревая о том, что проверяет ее совсем не на наличие технических знаний, Славик ударил туда, где было всего больнее. Секунду Маша продолжала смотреть в его небесно-голубые глаза. А потом не выдержала – закрыла лицо руками. О господи! Все кончено, она проиграла – она не может больше, это выше ее сил!

– Ясно. – Славик усмехнулся, лениво потянулся и встал. – Ну что ж, пора?

Маша мгновенно вскочила и забилась в угол рядом с окном.

– Не подходите ко мне! – сказала она тихо, дрожащим голосом, окончательно сбросив личину бывалой маньячки.

Он хмыкнул:

– Мда… Ну надо же… А я даже в какой-то момент засомневался.

Он схватил ее за шею и бросил в кресло – руки у него были сильными, теплыми. А глаза – ледяными. Маша подняла на него пустой от ужаса взгляд: спокойным хозяйским жестом он вынул из кармана куртки рулон скотча. «Наверное, такой же, что использовал, чтобы привязать и пытать Гребнева», – подумала Маша и скосила глаза на ручки кресла в своем мини-номере: темного дерева, неширокие, очень удобные… Славик тем временем сосредоточенно искал кончик бесцветной клейкой ленты, а найдя, поддел его коротко остриженным ногтем. Маша же от липкого ужаса впала в состояние, близкое к сну или гипнозу – все действия Славика казались ей замедленными, и в том же замедленном темпе она осознала, что впервые с того момента, как он вышел из ванной, она оказалась ближе него к двери. «Сделай это! – приказала себе она. – Сейчас, пока его внимание занято скотчем, или будет поздно!»

Она резко выдохнула, будто вынырнув на поверхность, и с силой ударила Славика двумя ногами в пах. От неожиданности он сделал шаг назад, но в мини-номере не было места, за его спиной находилась кровать, на которую он и повалился. В ту же секунду Маша вскочила, в один прыжок преодолела расстояние, отделяющее ее от двери, распахнула ее и… Упала на руки вооруженного человека в черном камуфляже. Другой человек с грохотом ввалился в окно. Третий и четвертый вбежали в номер, прижав Славика к кровати. Но Маша уже не видела их. Она была в глубоком обмороке.

Андрей

Наталья позвонила ему, когда он закрывал дверь кабинета – время еще оставалось, поздним вечером можно было не опасаться пробок, но он мечтал оказаться за рулем своего старенького «Форда», чтобы ехать как можно быстрее в Шереметьево, навстречу нестерпимому желанию видеть Марию Каравай.

– Андрей, – тихо сказала Наталья. – Вы не заедете за мной? Я бы тоже хотела встретить Машу, но… боюсь сейчас садиться за руль.

– Конечно. – Андрей с трудом сдержал вздох разочарования. Он надеялся увидеть Машу первым и желательно тет-а-тет, но ведь вполне естественно, что после происшедшего мать тоже как можно скорее захочет обнять дочь… Он доехал до Машиного дома, связанного для него с таким многообразием воспоминаний, и, отзвонившись Наталье – мол, я тут, – хотел было выкурить сигарету. Но не успел даже пару раз затянуться, как Наталья спустилась вниз. Галантно открывая перед ней дверь своего замызганного авто (пусть не держит его совсем уж за вахлака!), он вскользь подумал, как Маша, наверное, страдала в девчачьи свои годы, что не похожа на маму – Наталья до сих пор оставалась откровенной красавицей: темные гладкие волосы в длинном каре, светлые глаза, чуть удлиненное лицо. Ничего общего с дочерью, которая явно переняла отцовскую генетику. Но, трогаясь и выезжая со двора, Андрей сам себе же и возразил: да нет, вряд ли Маша страдала по поводу внешности. У нее в голове всегда были мысли поинтереснее. Он вздохнул, смущенно глядя прямо перед собой: даже при том, что сегодня произошло, он не знал, о чем говорить с Натальей. О светском не хотелось, да Андрей и не мастак был поддерживать светский треп, а нормального человеческого разговора у них отродясь не было. Наталья его не любила, и Андрей с этим уже смирился и просто добросовестно выполнял роль таксиста, довозя ее до аэропорта. Машина мать тоже не делала никаких попыток заговорить, а смотрела в окно на развертывающуюся перед глазами перспективу Ленинградки. И вдруг глухо произнесла:

– Простите меня, Андрей.

Андрей аж затормозил от неожиданности – к счастью, тут как раз подоспел красный светофор. Нахмурившись, он скосил глаза на Наталью, все так же сидящую к нему затылком.

– За что, Наталья Алексеевна? – только и смог спросить он.

– Я была к вам несправедлива, – так же глухо ответила она и повернула к нему бледное, кажущееся призрачным на фоне ночи за окном лицо. Глаза ее были лихорадочно-сухими, и, опустив смущенный взгляд, Андрей заметил, что тонкие пальцы, держащие на коленях сумочку, чуть дрожат.