Тайна голландской туфли

— Она устала. Две недели назад она вызвала нас с Дженни на беседу к себе домой. Шесть месяцев экспериментов — срок, который мы первоначально поставили, — обратились в два с лишним года. И мы все еще не завершили. Она сказала нам, что потеряла интерес к нашей работе. Она очень деликатно сообщила о своем решении, и нам нечего было возразить. Это и определило ее решение.

Мы были, конечно, обескуражены. Но какие-то деньги еще оставались. Мы решили прекратить эксперименты, только когда они совсем закончатся, а до того времени работать так, как если бы ничего не изменилось. Тем временем доктор Дженни решил каким-то образом пополнить фонды...

Внезапно в разговор вступил окружной прокурор:

— Когда она вам это сказала, она говорила, что ее адвокат вносит изменения в завещание?

— Да.

— Вам известно — было ли написано новое завещание и было ли оно подписано? — Инспектор Квин похлопал Кнайселя по колену.

Кнайсель пожал плечами:

— Я не знаю. Я только надеюсь, что нет. Ситуация значительно облегчится, если первое завещание все еще в силе.

— А разве вам неинтересно, подписано ли новое завещание? — тихо спросил Эллери. — Почему вы не спросите об этом прямо?

— Я не позволяю земным интересам пересекаться с моей работой. — Кнайсель спокойно поглаживал бородку. — Я не только металлург, но и философ в некотором смысле. Чему быть — того не миновать.

Эллери устало встал.

— Вы столь невероятно порядочны, доктор, что трудно в это поверить. — Он в задумчивости растрепал свою шевелюру и смотрел на Кнайселя сверху вниз.

— Благодарю, мистер Квин.

— И все же мне не верится, что вы настолько лишены эмоций, как это показываете. Например, — Эллери навис над Кнайселем, фамильярно опершись на спинку его стула, — я убежден, что, если к вашей груди подвесить кардиометр, доктор, он бы отметил учащенный пульс при таком заявлении: «Абигейл Дорн была убита до того, как успела подписать второе завещание...»

— Напротив, мистер Квин. — Кнайсель блеснул белыми зубами на смуглом лице. — Я вовсе не удивлен, поскольку и ваша методика, и ваша мотивировка столь очевидны... Я совершенно убежден, что инсинуации недостойны вашего интеллекта... Это все, сэр?

Эллери внезапно выпрямился.

— Вы в курсе того, что доктору Дженни причитается приличный кусок недвижимости по завещанию миссис Дорн?

— Разумеется, в курсе.

— В таком случае можете идти.

Кнайсель легко поднялся и поклонился Эллери с континентальной грацией. Отдельно и столь же грациозно он отвесил поклоны окружному прокурору, инспектору, Кронину и Вели, а затем с невозмутимым видом вышел из комнаты.

— А теперь, — вздохнул Эллери, обессиленно опускаясь в кресло, — я вынужден признать, что встретил достойного противника...

— Ерунда! — Инспектор взял понюшку табаку. — Просто классический «ботаник».

— Он — та еще загадка, — произнес Сэмпсон.

Харпер, газетчик, за все это время не произнес ни слова, сидя в своем кресле и надвинув на глаза шляпу. Но ни разу за все время опроса ученого он не перевел взгляда с его лица на другой объект.

— Ну что, старик, — сказал вдруг Харпер, — тебя можно поздравить: ты получил горячую информацию. Не возражаешь против газетной метафоры? «Горячая информация от айсберга».

— Склонен согласиться с тобой, Пит. — Эллери вытянул ноги, улыбнулся. — Ты, наверное, знаешь научный факт: восемь девятых айсберга скрыто под водой...

Глава 13 ДЕЛА СЛЕДСТВЕННЫЕ

Накачанная рука сержанта Вели покоилась на ручке двери, в то время как он препирался с неизвестным в коридоре.

Эллери Квин впал в некий ступор, поглощенный своими нелегкими мыслями. Инспектор Квин, обхватив себя руками, также размышлял о чем-то; окружной прокурор и Тимоти Кронин были поглощены дискуссией о сложности расследуемого случая.

Только Пит Харпер, положив голову на грудь, обняв ногами ножки стула, казалось, находился в совершенном покое и согласии с окружающим миром.

То была сцена-натюрморт, полная тишины, в которую весьма скоро ворвутся полицейские фотографы и судебные эксперты.

Комната наполнилась официальными лицами.

Сэмпсон и Кронин взяли со стула свои пиджаки и шляпы и встали поодаль.

Главный полицейский фотограф что-то пробормотал про «другую работу» и без получения разрешения начал фотографировать.

Они наводнили и амфитеатр, и предоперационную, и кабинет анестезии. Они ходили вдоль операционного стола; двое на лифте спускались в подвал — фотографировали труп. Бело-голубые вспышки магния и приглушенные хлопки высвечивали общий бедлам. Едкий запах магниевого порошка смешивался с острым медицинским запахом холлов и комнат, создавая тошнотворную атмосферу.

Эллери, погруженный в свои мысли, словно Прометей, возвышался на стуле среди этой неразберихи и вряд ли замечал то, что творится вокруг...

Инспектор что-то сказал полицейскому, отослав его с поручением. Почти незамедлительно тот вернулся с моложавым русоволосым человеком:

— Вот он, шеф.

— Вы — Джеймс Парадайз, управляющий госпиталем?