Тайна голубиного пирога

Никто не ложился спать в ту ночь: все боялись опоздать на поезд. Даже канарейка в клетке, задрапированной черным бархатом, не стала прятать голову под крыло. Да и Минк было совсем не до сна, когда вошла Пуки с чайным подносом, накрытым салфеткой. Там были: чашка чая, маленький молочник, сахарница и тонкие ломтики хлеба с маслом. Принцесса подняла глаза на Пуки, чтобы получше ее рассмотреть. Уступив по случаю похорон западной традиции, она носила такой же траур, как и другие слуги, – простое черное платье с креповым воротником и манжетами. Волосы, в которых кое-где уже проблескивало серебро, были убраны так, что напоминали по форме пухлую булочку.

– Как себя чувствуешь в корсете? – спросила принцесса.

– Словно меня подвергли пытке, – ответила служанка. – Я сшила траурные штаны для Альберта, – добавила она, имея в виду маленькую обезьянку махараджи.

– Он прячется в кабинете отца с тех пор, как тот скончался, – сказала Минк, приподнявшись в постели.

– Именно там я его и нашла, – заметила служанка, ставя поднос на колени принцессы.

Минк взглянула вниз:

– Что-то торчит у тебя из туфель.

– Это лавровый лист, мэм. Я положила его туда, чтобы он отводил удары молнии. Молния очень опасна во время похорон. Моя бабушка была погребена во время грозы, и ее душа так и не нашла успокоения. Она посещает меня каждую неделю, добирается из самой Индии. Я думала, что освободилась от бабушки после ее кончины. Трудно найти слова, чтобы выразить, как сильно я любила махараджу, и все-таки не хотела бы теперь, когда он умер, снова повстречаться с ним.

Минк пила чай маленькими глотками, в душе надеясь, что самое худшее уже позади.

– Эти люди, что посещают наш дом, чтобы выразить соболезнования… Не сказала бы, что все они были так уж почтительны к отцу при жизни.

– Некоторые приходят просто из любопытства, прочитав в газетах о результатах коронерского расследования, – сказала служанка, подкладывая растопку в камин. – Все только и говорят об этом. Люди вообще не в меру любопытны.

– Благодарение богу, меня не вызывали к коронеру.

Пуки едва успела одеть свою госпожу, как послышался очень странный звук. Им обеим пришло в голову, что это миссис Уилсон прочищает свой вечно заложенный нос. Служанка, страдавшая аллергией на муку, вот уже несколько дней пекла «вдовьи слезы» для пришедших проститься с усопшим, которые проявляли невероятный интерес к этому печенью, посыпанному сахарной пудрой. Расстроенная отсутствием отца на привычном месте, Минк села завтракать и тут вновь услышала странный шум.

– Этот звук исходит из носа подлиннее, чем у миссис Уилсон, – сказала она, вставая.

Оставив недоеденные почки на тарелке, Минк вышла в холл и выглянула в окно. На подъездной аллее стоял владелец похоронного бюро. Принцесса с изумлением обнаружила, что вместо четверки лошадей в катафалк впрягли накрытого попоной индийского слона, голова которого была украшена черными страусовыми перьями.

Следующие сорок семь минут слуги, то и дело поглядывая на стенные часы, провели в ожидании носильщиков. Гробовщик пылко заверял, что они вот-вот будут. Принцесса озабоченно курила, стоя у окна, выходящего на подъездную аллею. Наконец носильщики появились, оправдывая задержку тем, что у них сломалось колесо. Вдобавок прибывшие оказались новичками, в чем виноват был сам усопший, из эстетических соображений оговоривший в завещании их юный возраст. Хрупкие, как клерки, они были не в силах совладать с разрушительными последствиями пристрастия махараджи к пирогу с дичью и домашнему пудингу. Пока они возились с гробом, два цилиндра оказались на земле, и в конце концов пришлось позвать на помощь перемазанного в грязи садовника. Гроб долго качался, как на волнах, пока наконец не обрел свое место на катафалке. Участники похорон следили за происходящим из своих экипажей, скрывая ладонями улыбки и притворяясь, что ничего не замечают.

Процессия тронулась, ее возглавлял владелец похоронного бюро. Он был в черном пальто, креповые траурные ленточки, свисавшие с цилиндра, развевались на ветру. Следом шествовали плакальщики, которых наконец удалось извлечь из облюбованного ими места под портиком. Они были погружены в депрессию даже более мрачную, чем цвет их одежд, что еще больше усугублялось выпивкой, тайком переданной им из озорства кем-то из участников похорон за спиной дворецкого. Пока они шли, случайные, с трудом выжатые вначале, редкие слезинки превратились в поток слез, столь мощный, что у них тряслись плечи. Его нельзя было бы остановить никаким краном. Следом три человека несли над головами четырехфутовые сооружения из страусовых перьев – они с трудом различали дорогу впереди себя. По бокам запряженного слоном катафалка тащились изнуренные носильщики, мечтающие об обеде и бормочущие себе под нос, что только такая могучая зверюга способна сдвинуть с места подобную тяжесть.