Тайна «Голубого поезда». Трагедия в трех актах

– Однако я хороший детектив – и недоверчивый человек, подозреваю всех и вся. Я никогда не верю на слово в то, что мне говорят. И я спросил себя: откуда мы знаем, что Ада Мейсон действительно осталась в Париже? Сначала ответ на этот вопрос меня полностью удовлетворил. Ведь у нас были показания вашего секретаря, майора Найтона, не имеющего к происшедшему никакого отношения, поэтому показания его были, казалось бы, совершенно беспристрастны. Кроме того, у нас были слова самой убитой, которые она сказала проводнику. Правда, показания последнего я ненадолго отложил – потому что в голове у меня зрела совершенно фантастическая идея – идея, возможно, совершенно невероятная. И если она была справедлива, то показания проводника теряли всякую ценность. И я сконцентрировался на основной неувязке моей теории. Это было свидетельство майора Найтона о том, что он видел Аду Мейсон в «Ритце» уже после того, как «Голубой поезд» покинул Париж. Все вроде бы выглядело вполне правдоподобно, но, внимательно изучив факты, я обнаружил две вещи. Первая – это то, что, по странному совпадению обстоятельств, он служил у вас те же два месяца, и то, что его инициал тоже был «К»[60]. Тогда давайте предположим – просто предположим на минутку, – что в вагоне нашли его портсигар. Ведь если они работали вместе с Адой Мейсон, то тогда, когда ей предъявили портсигар, она должна была поступить именно так, как и поступила. То есть когда она его увидела, то быстренько сообразила, как использовать его для укрепления обвинений против мистера Кеттеринга. Bien entendu[61], идея была не слишком оригинальна. Козлом отпущения должен был стать граф де ля Рош, хотя Ада Мейсон и не могла безоговорочно узнать его, потому что у графа могло быть железное алиби. Если вы мысленно возвратитесь к тому времени, то вспомните одну очень важную вещь. Я тогда предположил – в присутствии Ады Мейсон, – что мужчина, которого она видела, был не граф де ля Рош, а Дерек Кеттеринг. Тогда она не была уверена, как ей поступить, но потом, когда я вернулся в гостиницу, вы позвонили мне и сказали, что, все тщательно обдумав еще раз, она пришла к вам и подтвердила, что мужчиной действительно был Дерек Кеттеринг. Нечто подобное я и ожидал. Объяснение такой перемене в ее взглядах могло быть только одно: когда я ушел от вас, у нее было достаточно времени, чтобы с кем-то проконсультироваться и получить указания о том, как ей действовать дальше. Кто же дал ей эти инструкции? Майор Найтон. Была еще одна крохотная деталька, которая могла или ничего не значить, или значить очень многое. В ничего не значащем разговоре Найтон упомянул о краже драгоценностей в одном доме в Йоркшире, в котором он в то время жил. Может быть, простое совпадение – а может быть, и еще одно звено в цепи доказательств.

– Но я все-таки не понимаю одной вещи, месье Пуаро. Наверное, я слишком глуп, иначе сам давно догадался бы об этом. Кто же был этот мужчина в поезде в Париже – Дерек Кеттеринг или граф де ля Рош?

– Вот в этом-то и заключается вся прелесть этого плана. Никакого мужчины вообще не было, понимаете? Кто сказал нам, что там был мужчина? Только Ада Мейсон. А Аде Мейсон мы верили, потому что у нас были показания майора Найтона о том, что она осталась в Париже.

– Но ведь Рут сама сказала проводнику, что оставила свою горничную в Париже, – недоумевал американец.

– Ах, вот как!.. Я уже подхожу к этому. С одной стороны, у нас вроде бы есть показания самой миссис Кеттеринг, а с другой – у нас их нет, потому что мертвый человек не может давать показания. Это не ее показания, а показания проводника вагона, месье ван Олдин, а это уже совсем другое дело.

– Так вы думаете, что проводник солгал?

– Нет, нет. Совсем нет. Он рассказал нам то, что считал правдой. Но женщина, которая сказала ему, что оставила свою горничную в Париже, была не миссис Кеттеринг.

Американец уставился на сыщика.

– Месье ван Олдин, Рут Кеттеринг была мертва еще до того, как поезд прибыл на Лионский вокзал. И с проводником говорила Ада Мейсон, одетая в одежду своей хозяйки. Она же заказала и корзинку с обедом.

– Это невозможно!