Тайна горной долины

Она видела раньше мальчиков вроде него. Один такой жил в их деревне. Не душевнобольной, не помешанный до такой степени, чтобы его нужно было изолировать от других, просто ненормальный, с мозгами, отказавшимися функционировать в голове ненормально рослого мальчика.

Когда Леона осознала всю правду, ей захотелось кричать и плакать, и как раз в тот момент, когда она пыталась справиться с собой, герцог сказал:

— Протяните Эвану руку, Леона.

Она была так ошеломлена, что беспрекословно подчинилась ему и протянула руку. Маркиз вытянул вперед обе руки и поймал ее руку.

— Красивая… Леона! Красивая! — повторил он снова, и теперь он вглядывался в ее лицо. — Жена… Жена для… Эвана!

В его голосе слышались восторг и ликование.

— Красивая… жена… Леона!

Руки у него были горячие, кожа мягкая, и еще Леона почувствовала в нем силу, которая напугала ее.

Она попыталась высвободить руку, но ей этого не удалось.

Другой мужчина, до сих пор находившийся в тени, шагнул вперед.

— Достаточно, милорд! — сказал он резко. — Оставьте! Голос прозвучал властно, и маркиз с большой неохотой, как показалось Леоне, сделал так, как ему было сказано, и освободил ее руку. Но она была уже на грани обморока.

Словно почувствовав это, герцог подхватил ее под руку и повернул к двери.

— Спокойной ночи, Эван! — сказал он. — Спокойной ночи, доктор Бронсон.

— Спокойной ночи, ваша светлость.

Испугавшись, что ноги не выдержат и она упадет, Леона оперлась на руку герцога, и скоро они снова оказались в длинном коридоре.

Как только герцог закрыл позади них дверь, она услышала громкий крик.

— Леона… красивая… Леона! Верните ее! Я… хочу… ее! Я… хочу ее! Я хочу…

Дверь, ведущая в это крыло замка, захлопнулась за их спинами, и больше никакие звуки не доносились до нее.

Леона прислонилась к герцогу, и он обнял ее за талию.

— Пойдемте, у вас был очень долгий день, и теперь вам пора в постель.

Она не нашла в себе сил ответить, и герцог почти понес ее на руках к двери в спальню.

Свечи были зажжены, но в комнате никого не было. Он подвел ее к постели и помог сесть.

— Мой сын несколько возбужден сегодня вечером, — сказал он ненавязчиво. — Ему сообщили, что вы придете и что вы — его будущая жена. Обычно он очень тихий и исключительно послушный юноша.

— Я… не могу… выйти… за него! — слабо протестовала Леона.

Она с трудом шевелила губами и не знала, услышал ли герцог ее слова.

— Утром все будет совсем иначе, — сказал он. — Я нарисовал вам возможные варианты. Я достаточно четко и ясно объяснил вам, Леона, что, как только вы выполните свою миссию, касающуюся рождения ребенка, вам никогда больше не придется встречаться с мужем. Мне рассказали, что люди, страдающие такими заболеваниями, живут совсем недолго.

Помолчав, он продолжил:

— Вы молоды и красивы, и у вас будет богатство и могущество. Не нужно быть волшебником, чтобы предсказать, что в вашей жизни будет много мужчин. Мужчин, которые станут любить вас и которым вы, несомненно, будете оказывать благосклонность. И в этом не будет ничего предосудительного.

Леона не отвечала. Она чувствовала себя так, будто внезапно онемела, а тело ее сковал паралич.

— Подумайте об этом, — сказал герцог. — С вашей стороны будет ошибкой думать слишком долго. Я уверен, что прежде всего в ваших интересах дать согласие на брак и обвенчаться завтра же вечером.

Договорив, он протянул руку к колокольчику и, не дожидаясь появления служанок, вышел из комнаты.

Леона лежала в темноте. В комнате было очень тихо, но она заметила, что прислушивается к этой тишине, как часто делала с самого приезда в замок.

За время, прошедшее с тех пор, как она легла спать, в ее душе произошла настоящая битва. И девушка чувствовала, что эта борьба опустошила ее, лишила сил бороться и каким-то ужасным образом изменила ее сущность, ее характер.

С одной стороны, все ее существо оплакивало любовь к лорду Стрэткарну; с другой стороны, ее трясло от ужаса и отвращения к несчастному созданию, которое герцог называл своим сыном и которого прочил ей в мужья.

Ее мать часто говорила, что такие люди достойны жалости.

«Мало кто может спокойно относиться к умалишенным, — говорила она. — В Лондоне с сумасшедшими обращаются так, будто они преступники. В деревнях им позволяют бродить по округе до тех пор, пока они не представляют угрозы. Но ничего не делается, чтобы помочь им, и никто даже не пытается понять их проблемы».

Но ведь герцог пытался, сказала себе Леона.

И сколько бы докторов ни осматривали его, сколькими бы способами ни лечили маркиза, ничто не помогло восстановить его поврежденный рассудок.

Никто не пытался разобраться, почему рождаются люди с такими отклонениями в развитии, но ведь это случается то и дело! А от мысли о браке с таким человеком Леоне становилось физически плохо.

Она была невинна, она не представляла себе, что нужно сделать для того, чтобы родить ребенка, она не знала, как мужчина и женщина занимаются любовью, становясь при этом настоящими мужем и женой.

Она была уверена, что это должно быть чем-то очень интимным и близким.