Тайна и кровь

И в тот же самый миг двое вводят белокурого человека. Адъютант Рахия — около меня. Он хохочет. Удивительно! Что смешного? Оказывается, это двое финских красногвардейцев поймали белого финна. Он входит, и на его лице написана одна равнодушная готовность умереть. Губы сжаты. Голова закинута назад. По-моему, шапка сидит немного нескладно. Этому человеку не надо смотреться в зеркало!.. Перед смертью никто не смотрится в это страшное стекло! Он знает, что через несколько минут его голова разлетится вдребезги.

Металлический и спокойный, Котка встает. Я напрягаюсь. Я слежу за каждым его движением. Наконец, не выдерживаю. Обращаюсь к моему вознице, адъютанту страшного Рахии. Я прошу:

— Будьте добры, переведите мне все, что будет говорить товарищ Котка.

Он дружелюбно треплет меня по плечу:

— С удовольствием! А любопытно?

Я собираю все мускулы лица, чтобы изобразить улыбку. Я говорю:

— Я думаю — интересно! Хе! Смерть врагов — наша услада. Ха! Чем меньше будет их, тем больше нас.

И сразу вздрагиваю. Вздрагиваю от лжи, от внутреннего беспокойства и от неожиданного окрика — Котка требует:

— Револьвер!

Я боюсь, что мои нервы не выдержат. Неужели это случится при мне? Но ничего нельзя сделать. Я не могу схватить за руку этого страшного человека. О, если бы сразу встать, сжать это горло, смять и, подняв его револьвер, расстрелять весь барабан в голову, в сердце, в живот, потому что я знаю: это — смертельные раны. Я знаю.

Но — нет! Я молчу. Напряженный, исступленный, взбешенный и в то же время покорный, выдавливая сочувствие на лице, я вдруг чувствую на себе устремленный, стальной взгляд Котки. Котка говорит:

— Ха, так ты — белый?

И вдруг приказывает:

— Лицом ко мне! Затылком в стенку!

Неподвижность. Точность. Белый финн — у стены. На мгновение мне кажется, что он старается вдавить заднюю часть своего черепа в эту белую каменную стенку. Всем сердцем, всем напряжением моих нервов, моей бедной любовью и теми остатками героизма, которые теплятся в человеческой душе, я хочу, я желаю, порываюсь его спасти, заслонить, вырвать этого человека из рук проклятой и подлой смерти.

Раздается выстрел.

Не прямо, а вкось (в этот момент я ловлю себя на трусости), — внезапно оглушенный, я смотрю туда.

— Слава Богу!

Пуля вонзилась около виска. Я спрашиваю себя:

— Случай?

Но в этот момент Котка стреляет вторично. Пуля — над головой белого финна. Третья, четвертая, пятая. Мои ежесекундные вздрагивания. Я сам прощаюсь с жизнью.

— Нет!

Мы живы оба — и я и он, — и только окружность из пуль обрамляет гордо закинутую, ни разу не дрогнувшую голову. Светлые глаза глядят смело и вызывающе. Два барабана расстреляны. Котка требует второй револьвер. Адъютант Рахии смеется… Браунинг подан. Еще раз я внутренне содрогаюсь.

— Вот!

Раздается выстрел… Темно-синяя густота, в которой я читаю ненависть, оскорбленность и последнюю решимость, этот взгляд обезумевшего палача останавливается на мне. Секунда… Взгляды встретились. Я отвожу свой. Мне страшно, больно и обидно… О, если б!

Но — сдержанность! Молчание! Тишина! А может быть, убить? Так просто: вырвать револьвер, и никакого Котки нет! Да!

Но рядом — адъютант, в соседней комнате — красногвардейцы…

— Михаил Иванович, расчет! Михаил Иванович, уравновешенность!

…Трах!

Мысли, чувства, надежды, весь пламенный круг, очерченный местью, бездной и мужской силой, пролетают, как мелькнувшее и погибшее сознание. Вновь произнесено неизвестное слово.

Хохочущий адъютант Рахии переводит:

— В профиль!

И я вижу, как белый финн сделал:

— Раз-два!

Щелкнул каблуками. Все то же: закинутая голова, надменность черт, спокойствие. Белый финн теперь стоит к нам в профиль.

…Трах!

Раздается выстрел. Мельком взглядываю. Котка напружен. Сквозь рукав я ощущаю злое острие локтя, упор для верной стрельбы.

— Кончено! — говорю я про себя. Одна, другая, третья, четвертая, пятая — пули осыпают зигзаг (страшный зигзаг!): пули вычертили профиль человека, приготовившегося к смерти.

Вдруг резким движением Котка откидывает револьвер. Он ударяет его о противоположную стену. Из уст Котки вылетает:

— Ох!

Белый финн недвижим. Убит? Оглушен? Издевается?

— О, чудо мое! — хочу я крикнуть.

Но встает сам Котка, и, обращаясь к белому финну, он говорит:

— Ступайте! Но на советскую границу не пущу. Вернетесь к нам! Вы — спасены. Запомните: отныне ваш Бог — страшный Котка. Расскажите вашим белым мерзавцам о том, как хорошо стреляет Котка…

Он вызывает красногвардейца. Короткий приплюснутый нос под огромной меховой шапкой, пустые глаза. Котка еще раз говорит на неизвестном мне языке. По-фински! Я спрашиваю адъютанта Рахии:

— Что же он сказал?

— Котка сказал: перевести к нашим так, чтобы навек забыл все.

Что это значит? Мне не надо долго задумываться над этим вопросом. Через несколько минут я слышу выстрел. Нужно ли было так долго мучить человека, вычерчивая его череп, его голову, его профиль с такой беспощадной меткостью?

— Прощай, гордец! прощай, смелая душа! прощай, герой! Я тебя не защитил, я не спас тебя. Да будет проклято мое имя!

VI. «Тайна и кровь»