Тайна янтарной комнаты

«Из разговора с польским военнопленным мне стало известно, что в начале января из Кенигсберга был отправлен вагон с сокровищами искусства, которые затем замуровали в подвалах замка в уезде Ландсберг. Поляки, которых заставили это делать, через несколько дней были вывезены в неизвестном направлении. Я сообщаю вам эти сведения для того, чтобы внести свою лепту в розыски всемирно известного произведения искусства».

А вот письмо Альфреда Блекка, жителя города Карл-Маркс-штадт, опубликованное в пятнадцатом номере еженедельника:

«С юных лет я отлично ориентировался в тогдашнем Кенигсберге. Я несколько лет жил поблизости от упомянутой вами улицы Ланге Райе и учился в расположенной там школе. Мне известно, что ка углу Ланге Райе и Бернштайнштрассе находился Геологический институт, в котором хранилась городская коллекция янтаря. Очевидно, экспонаты института и были помещены в упомянутом вами «бункере № 3». Я, правда, такого обозначения не знаю, но мне точно известно, что подле Геологического института находился бункер. Полагаю, что месторасположение его, несмотря на изменения, происшедшие за это время в облике города, можно установить. Думаю, что то место, где находился бункер, оказалось непригодным для строительных работ, в противном случае на этот бункер уже наткнулись бы».

Рядом Сергеев прочитал еще одно сообщение — Маргариты Тинковской из города Галле:

«Я выросла в Кенигсберге и знаю, можно сказать, каждый уголок города. Бункер, о котором идет речь в статье, может быть только бункером, находившимся под Буттербергом.

Если смотреть со стороны замка влево от Штайндамм в направлении Нойросгертерской кирхи, то там находился большой бункер, который в 1943 или 1944 годах был значительно расширен. Во время англо-американского воздушного налета 30 августа 1944 года вход в бункер был засыпан обрушившимся куполом колокольни Нойросгертерской кирхи. Я сама не была в бункере, но мои знакомые, прятавшиеся там при налете, вынуждены были выбираться оттуда через другой ход».

«Снова этот бункер, — размышлял Сергеев. — Прямо какой-то заколдованный круг! Все говорят о нем, многие его видели, а мы никак не можем отыскать даже примерного места, где он находился».

А через несколько дней Олег Николаевич прочитал в журнале редакционное сообщение:

«КУДА ДЕВАЛАСЬ ЯНТАРНАЯ КОМНАТА? Желанием помочь ответить на этот вопрос проникнуто каждое из многочисленных писем, полученных нами с востока и запада Германии, из социалистических и капиталистических стран. В них содержится много сведений, заслуживающих того, чтобы идти по их следам. Но и в этом нам нужна дальнейшая помощь.

В одном из писем, например, говорится, что некий Манн, мастер столярного дела, служивший в свое время в Кенигсбергском музее искусства, осуществлял техническое руководство при перевозке музейных ценностей![23]

Мы просим господина Манна дать о себе знать, в случае если этот призыв дойдет до него. Одновременно мы просим обращаться к нам всех тех, кто знает о судьбе или местонахождении господина Манна».

Словом, журнал делал свое доброе дело, письма поступали, публиковались, изучались. И становилось все очевиднее, что поиски следует продолжать — еще упорнее и энергичнее.

9

Записки Рудольфа Рингеля

Я хочу попытаться рассказать обо всем, что узнал от моего отца о янтарной комнате.

Мой отец, Густав-Георг Рингель, родился 18 августа 1905 года. Профессии он не имел. До 1931 года работал в разных местах, в том числе и на почте. В 1931 году был выдвинут на руководящую политическую работу в местной группе НСДАП Шлосстайх[24].

Во время переворота 1933 года он перешел из СА в СС, где служил и во время войны[25], когда он находился в особой группе войск, подчинявшейся непосредственно главному управлению имперской безопасности. К концу войны он был в чине оберштурмбаннфюрера, имел награды.

Дома отец был невыносим, постоянно придирался к моей матери и бабушке. Фактически он с нами не жил, а только время от времени приходил домой (Егергофштрассе, 13). Однажды в доме гауляйтера Коха, которого отец считал своим названным братом, он избил мою мать за то, что она не вступила в партию. В этот вечер мать выставила отца за дверь, и он окончательно переехал жить на Шарнгорстштрассе, 24. Это было в 1940 году.

В 1944 году, во время бомбардировки, рухнул наш дом, и мы были вынуждены переехать на квартиру отца, в которой он все равно почти никогда не бывал. В декабре 1944 года мы переселились в Ельстербург — Фогтланд. В феврале 1945 года, когда уже пал Кенигсберг, отец неожиданно появился у нас, утверждая, что выбрался из Кенигсберга на подводной лодке.

Во время войны отец заболел туберкулезом, подал прошение о пенсии и получил ее. Его отношение ко мне немного улучшилось, но с матерью отец так и не примирился.