– Ну, например, для того, чтобы показывать движение планет Солнечной системы… Или, как в нашем случае, для того, чтобы контролировать работу ночных сторожей…
Почувствовав, что завладела всеобщим вниманием, Елена мягко отстранила бестолковых взрослых от таинственной находки и тоненьким пальчиком показала на внутренний механизм.
– Видите, здесь вставлена бумажная лента?
Мы склонились над столом.
– Часовой механизм прокручивает ее с постоянной скоростью. А сторож, обходя вверенную ему территорию, обязан в определенных точках маршрута делать в ленте прокол. Вот через это отверстие в корпусе.
После того, как он сдавал смену, контролер извлекал ленту и рассматривал проколы. Если они оказывались расположенными равномерно, на расстояниях приблизительно равных друг другу, это означало, что сторож не спал, а добросовестно нес вахту. Если же вся лента была пустая, а отверстия группировались в самом конце, значит охранник смену проспал, и лишь наутро, спохватившись, начал пробивать положенное количество дырок.
Некоторое время все молчали, переваривая полученную информацию.
Потом Ваня энергично почесал в затылке и хмыкнул.
– Я знаю, над чем вы все сейчас думаете, – заявил он.
– Ну разумеется, – откликнулся дядя Миша. – Любой русский сразу начинает изобретать, как обмануть тупой механизм. Именно поэтому часы немецкие. В России неприменимы.
– Отвлеклись от дела, – одернул я сослуживцев. – Нам ключ нужно извлечь, а не философствовать на отвлеченные темы.
– А что тут думать, – пожал плечами Зайкин. – В начале ХХ века основным носителем информации была бумага. Стало быть, необходимо вынуть бумажную ленту и посмотреть, что на ней.
Самым естественным было бы поручить предстоящую тонкую операцию эксперту. Но Ваня к этому моменту уже выглядел человеком, злоупотребившим экзотическими напитками. Поэтому процесс доверили медлительному, но надежному дяде Мише.
Тот потребовал набор отверток (Ваня Киборг, трижды промахнувшись по замку своего портфельчика, все же достал и подал) и приступил к делу.
Действовал старший прапорщик всегда с изнуряющей обстоятельностью, и торопить его было занятием пустым. Поэтому, чтобы не поднимать окружающим нервы, я включил телевизор и отправил Елену на кухню готовить всем чай.
Где-то через полчаса, разобрав немецкий механизм до последнего винтика, дядя Миша удовлетворенно крякнул и явил миру бережно извлеченную полоску бумаги. Она была изрядной длины (сразу и не подумаешь, что такая штука уберется в сравнительно компактное устройство) и имела ряд неравномерно пробитых дырок.
– Похоже наш сторож-таки спал, – заметил Ваня, скорбно лелея в руке опустевшую стеклотару.
– Тут какие-то буквы, – не удостоив его взглядом, произнесла Елена.
– Да, возле некоторых отверстий есть буковки. Я их выписал. – И бесценный старший прапорщик подал нам лист записной книжки, где красовалась свежая надпись: «плотс вонудог».
– Это что такое?
– Не знаю. Просто выписал подряд все, что обнаружилось на ленте рядом с дырками. Получилась вот такая штука.
Я повертел листок в руках и невольно полез рукой чесать в затылке. Советоваться было не с кем: Ваня возлежал на диване и признаков разумной жизни уже не подавал, дядя Миша казался вполне удовлетворенным достигнутым результатом. А княжна вряд ли настолько хорошо знала наш язык, чтобы служить толкователем.
– Абырвалг, – вдруг произнесла появившаяся с кухни Елена, бросив в бумажку только один взгляд поверх моего плеча.
– Что?!
– Годунов столп, – пояснила отличница. – Что ты, как господин Шариков, ей богу.
Действительно. При прочтении странной надписи в обратном порядке (а старший прапорщик добросовестно выписал все встретившиеся знаки, не зная с какой стороны ленту нужно читать) буквы складывались во вполне разумные слова. «Годунов столп». Вот только интересно, где это может быть?
– Род Годуновых происходит из Костромы, – тоном примерной ученицы продолжила поучать меня сестра. – А их усыпальница – в Троице-Сергиевой лавре. Мы когда с классом ездили на экскурсию…
– Я понял. Мы не зря носим деньги твоим учителям.
– Но там нет никакого столпа, – завершилась школьница.
– Я знаю только один столп, – застенчиво признался дядя Миша. – Александрийский. Типа «Вознесся выше он главою непокорной» и так далее.
– Все в Кремле, – раздался с дивана голос Киборга. Он, расставшись, наконец, с опустевшей бутылкой, уже некоторое время мирно дремал. Настолько мирно, что мы не чаяли, что сегодня сможем с ним пообщаться. Но вот поди ж ты, чувство долга побудило Ваню высказаться.
– Хм, – сказал я. – Возможно, в этом есть смысл. Царь-пушка, как мы теперь знаем, отлита по указу Годунова. Самый первый Царский колокол тоже. Логично предположить, что и столп Годунова где-то рядом.
– Но в Кремле нет ничего подобного. Единственный вертикальный предмет, который можно как-то сопоставить со словом «столп» – это колокольня Ивана Великого. Никакого отношения к Годунову…