Тайна индийских офицеров

— Да, милостивый государь, — ответил директор, — он мало изменился. Светила науки, а в нашем городке в них не чувствуется недостатка… извините, но я как гражданин, должен прямо заявить, что у нас много даровитых людей, — светила науки сходятся с вами во мнении относительно этого молодого человека. Он почти не изменился; мы надеялись на время, но оно не оправдало наших надежд… Не угодно ли вам выпить стакан мадеры, господин Саундерс?

Соломон не обратил даже внимания на радушное предложение директора.

— А душевное состояние его? — спросил он, продолжая начатый разговор.

— Оно весьма недурно, жаловаться нечего. Он все возится с книгами и собакой, изучает ботанику. Мы стараемся выполнять его скромные прихоти — иных у него нет. Этот юноша вследствие своего мягкого характера пользуется всеобщей любовью.

— Мне, как его дяде, приятно слышать подобные отзывы! — заметил Соломон.

— Особенно такому заботливому дяде, как вы, господин Саундерс.

Соломон бесстрастно вытащил из своего бумажника несколько фунтов и вручил их директору.

— Это взнос за целый год, — сказал он. — Сейчас мне хотелось бы поговорить с племянником; после этого я отправлюсь обедать в гостиницу, а завтра рано утром вернусь в Лондон.

— Все ваши визиты чрезвычайно коротки, — сказал ему директор. Он раздумывал, не согласится ли Саундерс отобедать у него.

— Обстоятельства обязывают меня возвратиться как можно скорее, — ответил Соломон, указывая на галстук, как будто он мог стать свидетельством справедливости этих слов. — Ну так что же, могу я повидаться с племянником?

Директор пансиона проводил его в сад. Молодой человек продолжал читать, но при шуме шагов поднял голову.

— Это вы, дядя Альфред! — произнес он, увидев Соломона.

— Милый Джорж, я приехал, чтобы взглянуть на вас, — сказал Соломон, взяв тонкую руку молодого человека.

«Да, он все такой же…»

— Довольны ли вы, Джорж, вашей жизнью?

— Очень доволен, дядя; со мной обращаются чрезвычайно мягко, и я чувствую себя совершенно счастливым.

— И вы не желали бы покинуть этот дом?

— Ни за что, милый дядя!

Соломон не рискнул возражать. Несколько минут он не сводил глаз со спокойного лица юноши, думая при этом: «Боже, какая разница между этим и тем молодыми людьми!»

XVIII

ВЛАДЕЛЕЦ ЛИСЛЬВУДА ВЛЮБЛЯЕТСЯ

Когда человек с таким благородным именем, а в особенности с таким богатством, как сэр Руперт Лисль, становится совершеннолетним, даже самые бедные и ничтожные люди ломают себе головы над вопросом, как бы извлечь из этого великого события какую-нибудь выгоду.

— Молодой человек двадцати одного года, красивый, богатый, да еще баронет! — без устали твердили молодые женщины на двадцать миль в округе, когда сэр Руперт проезжал мимо на своей чудной лошадке.

«Женится ли он? И на кого падет выбор богатого жениха?» — спрашивали себя местные девушки, когда поутихли бесчисленные толки об истории возвращения Руперта. В конце октября всех взбудоражила страшная весть о том, что баронет без ума влюбился в одну из дочерей полковника Мармэдюка, жившего в Бокаже, близ Лисльвуда.

Полковник Мармэдюк был человеком лет пятидесяти, очень бедным, но чрезвычайно гордым. На вид суровый, волосы и бакенбарды с сильной проседью, застегнут на все пуговицы. Торговцы, с которыми он имел дело, называли его ужасным скрягой и говорили, что из-за полутора фунтов бараньих котлет он производит больше шуму, чем управляющий замка, покупавший мясо пудами. Он был крайне взыскателен относительно всех своих пятерых дочерей и самым неумолимым образом наказывал их за малейший проступок; рассказывали даже, что он бил палкой старшую дочь, уже совсем взрослую девушку.

Бокаж был весьма непривлекательным местом; большой неуклюжий красный дом был окружен высокими и мрачными стенами.

На долю дочерей сурового полковника, оставшихся без матери, выпадало мало счастливых минут. Они не знали в жизни ничего, кроме бедности, а гордость их отца не позволяла им принимать участие в развлечениях, которые нередко устраивали в Лисльвуд-Парке: он не желал, чтобы дочери его появлялись на балах, потому что не мог привезти их туда в собственном экипаже. Соседи предлагали брать их с собою, но полковник бледнел при мысли быть обязанным им или кому бы то ни было.

— Нет, им нечего надеть, кроме старых кисейных платьев, и поэтому они останутся дома, — отвечал он угрюмо. — Да девушкам и вообще не следует бегать по балам!

Таким образом, его дочерям приходилось лишь вязать или читать книги о путешествиях, а также биографии и автобиографии из Лисльвудской библиотеки, а Лаура, старшая из сестер, которой было уже под тридцать, развлекалась тем, что пела баллады Теннисона.