Тайна института

Скифка так озадачена, что теряет способность задать шалунье более подробный вопрос.

– Фрейлейн, – смиренным голосом подхватывает Шура, – клянусь вам, я видела такую даму на картинке… Она мне показалась на вас похожей: те же глаза, те же волосы, нос…

– Словом, душка! – подхватывает шепотом Ника, дрожа от смеха.

– И с тех пор она мне является всюду: и в коридоре, и в классе… И сейчас, когда я возвращалась из лазарета, мне ясно почудилось, что она подошла ко мне и сказала: «Вызовите фрейлейн Брунс из выпускного класса».

Голос Алеко полон подкупающих интонаций. Смирением веет от ее смуглого, «разбойничьего», как его называют классные дамы, лица.

Но Скифку трудно провести. Она бросает в сторону Черновой убийственный взгляд, щурит и без того узенькие глазки-щелки и говорит:

– Bitte, nur keine Grimassen![15] А чтобы тебе больше не «казалось», я сбавила два балла за поведение. Поняла?

– Поняла… – покорно стонет Шура, в то время как Ника делает ей «умное» лицо.

– В пары, становитесь в пары! – внезапно разражается Скифка и, по обыкновению, стучит ключом по столу.

В одно мгновение воспитанницы становятся по двое и длинной вереницей выходят из класса.

– Не шаркать подошвами! Поднимать ноги! – снова кричит Скифка.

Зеленая вереница девушек смиренно и стройно спускается вниз.

Длинная комната уставлена столами; целые ряды столов, и за ними на жестких скамейках без спинок – около трех сотен зелено-белых девушек, одинаково одетых в тугие, крепкие камлотовые[16] платья, напоминающие цветом болотных лягушек, и в белых передниках, пелеринках и привязанных рукавчиках, именуемых на институтском языке «манжами». Подается ужин, состоящий из горячего блюда, затем чай с булкой.

После ужина – вечерняя молитва. Дежурная по классу читает длинный ряд молитвословий и псалмов. «Отче наш» и «Верую» певчие повторяют хором. Евангелие читает Капочка Малиновская, «Камилавка», как ее дружно окрестили воспитанницы выпускного и других классов.

Капочка – дочь учителя. Это удивительная девушка. Она молитвенница и постница, каких мало. Религиозная, читающая одни только священные книги и только иногда, в виде исключения – произведения классиков, знакомство с которыми необходимо в старших классах. Она самым чистосердечным образом считает ересью и грехом все то, что не отвечает требованиям религии. Худенькая, нескладная, с некрасивым веснушчатым лицом и утиным носиком, девушка эта как-то странно изменяется, становится почти прекрасной в те минуты, когда читает псалтирь в скромной институтской церкви.

Дьячка в институте не полагается, и его обязанности несет та или другая воспитанница, она же читает и Евангелие на утренней и вечерней молитвах. Обыкновенно роль дьячка исполняет Капочка. Тогда голос девушки крепнет, в нем появляются какие-то удивительные бархатные ноты. Слова она произносит с захватывающим выражением, и из суровых, недетских глаз, кажется, исходят лучи. Капа затаила в своей душе несбыточную, дерзкую мечту: она мечтает проповедовать Евангелие среди оставшихся в обширном мире язычников-дикарей и пострадать за Христа, как страдали когда-то древние мученицы христианства.

Ее раздражает всегда одна и та же мысль: почему женщины не могут быть священниками. О, с каким восторгом она вступила бы на этот путь, отрекшись, как монахиня, от светского мира. Увы, мечта так и остается мечтой!..

Но вот смолкает бархатный голос Капочки. Выпускные пропели хором «Спаси Господи люди Твоя», и снова ряды воспитанниц стройными шеренгами движутся по лестнице, коридору и расплываются в разные стороны, каждое отделение в свой дортуар.

Глава V

Как-то удивительно бесшумно улеглись сегодня выпускные воспитанницы по своим постелям. Не только «образцовые» (лучшие – по институтскому определению), но и «отпетые» (худшие) не проронили сегодня ни одного громкого слова ни в дортуаре, ни в умывальной, прилегающей к спальной комнате. Только Эля Федорова, самым искренним образом считающая себя «большим голосом» и талантом, но фальшивящая на каждой ноте, запела, добросовестно натирая руки кольдкремом, свою любимую и вечно повторяемую «Гай да, тройка… снег пушистый…». Но на нее тотчас же со всех сторон дружно зашикали и замахали руками:

– Что ты, с ума сошла? Не раздражай Скифку… Вспомни, какая сегодня ночь…

Тер-Дуярова, подкравшись к постели Ники Баян, шепнула:

– Ну что, душа моя, пойдем мы нынче в «Долину вздохов»? Княжна и Мара, наверное, ждут вас там.

– Ах, до княжны ли нынче, Шарадзе, – засмеялась Ника, вспыхивая и краснея до ушей.

– Ну, вот еще, а я, как нарочно, новую загадку вспомнила… Хотела Маре нести… Теперь не придется, – вздыхает армянка.

– Хорошо, нам загадаешь, – снисходительно разрешила Ника и, немного повысив голос, сказала, обращаясь ко всем остальным:

– Mesdames! Приготовьтесь: Шарадзе новую загадку сейчас задаст.

Мгновенно все становятся около постели Ники, на краю которой торжественно устраивается Тамара, заранее смакующая прелесть своей шарады. Пылающими глазами она обводит сомкнувшихся вокруг нее одноклассниц.