Тайна исчезнувшей шляпы

По этой причине вечером в понедельник, 24 апреля, режиссеры и директора театров мрачно взирали на мелкий дождик, бросавший легкую завесу на сверкающие огни театрального Бродвея. Тот вечер решил судьбу нескольких пьес, снятых с постановки их хозяевами, мольбы которых не были услышаны Всевышним. Дождь прибил потенциальных зрителей к семейному очагу, они сидели дома, слушая радио или играя в бридж. Для тех немногих смельчаков, которые осмелились показаться на пустых улицах театрального квартала, Бродвей явил собой унылое зрелище. Только перед входом в Римский театр на Сорок седьмой улице, где шла, согласно сверкающей огнями афише, пьеса «Перестрелка», царило оживление, которое можно было бы ожидать в самый ясный день летнего сезона. Перед кассой, где продавались билеты «на сегодня», выстроилась внушительная очередь. Пожилой швейцар в желто-голубой ливрее с поклоном открывал дверь перед нарядно одетой публикой, решившей преодолеть тяготы непогоды ради того, чтобы увидеть знаменитую «Перестрелку».

Оказавшись в зале Римского театра, одного из самых новых на Бродвее, зрители поспешно отыскивали свои места, с некоторым трепетом предвкушая обещанную в пьесе пальбу и сцены насилия. Наконец публика кончила шуршать программками, последний опоздавший пробрался по ногам соседей к своему креслу, свет погас и поднялся занавес. Раздался выстрел, на сцене кто-то отчаянно закричал… и представление началось.

В этой постановке впервые были использованы все атрибуты, соответствующие преступлениям. В три динамичных акта пьесы режиссер затолкал все составляющие романтики преступного мира: пистолетную и пулеметную стрельбу, рейды на ночные клубы, разборки между гангстерскими кланами. Пьеса была преувеличенным отражением времени: несколько грубым и отталкивающим, но зато отвечающим вкусам театральной публики. В результате зрители ломились на спектакль и в дождь, и в ясную погоду. Сегодняшний вечер являлся лишним подтверждением успеха пьесы.

Действие развивалось стремительно. Первый акт закончился громом выстрелов, которые привели публику в восторг. К тому времени дождь прекратился, и в антракте зрители вышли подышать воздухом на площадку, идущую вдоль правой стены театра и отведенную специально для этой цели. В начале второго акта на сцене грохотала совершенно оглушительная пальба. Наступил апогей второго акта — перестрелка шла уже поверх рампы. В этом грохоте и темноте никто, естественно, не обратил внимания на какое-то волнение в задних рядах партера. Но постепенно волнение нарастало, раздались крики, и некоторые зрители задних рядов левой стороны партера стали оборачиваться и недовольно шикать. Беспокойство волной распространялось по залу. И вскоре к этой части партера были прикованы десятки глаз.

Вдруг оттуда раздался отчаянный крик. Зрители, и без того возбужденные бурным развитием событий на сцене, вытягивали шеи, предполагая, что происходящее в зале как-то связано с интригой пьесы.

Вдруг в зале вспыхнул свет. На лицах зрителей читалось удивление, страх, даже предвкушение чего-то еще более увлекательного. Все увидели, что у закрытого выхода с левой стороны зала здоровенный полицейский держит за плечо худенького испуганного человечка. Когда к нему ринулись любопытные, он остановил их запрещающим жестом громадной руки и крикнул густым басом:

— Всем оставаться на своих местах! Не вздумайте вставать с кресел!

Раздался дружный смех зрителей, но тут же оборвался, когда они заметили, как странно ведут себя актеры на сцене. Правда, те продолжали обмениваться репликами, но их недоуменные взгляды были прикованы к партеру. Почувствовав недоброе, зрители стали подниматься с мест. Полицейский же голосом Зевса-громовержца продолжал выкрикивать команды:

— Оставайтесь на своих местах! Слышите: не вставайте с кресел!

Наконец публика осознала, что происходящее не имеет отношения к спектаклю. Женщины закричали и вцепились в сопровождающих их мужчин. На балконе поднялся страшный шум, потому что людям наверху не было видно, что происходит внизу.

Полицейский обратился к толстенькому смуглому человеку в смокинге, который стоял рядом с ним и растерянно потирал руки.

— Мистер Панзер, — прорычал он, — распорядитесь немедленно закрыть все выходы. Поставьте у каждой двери капельдинера и прикажите им никого не впускать и не выпускать. Пошлите людей на улицу к выходам с площадок для отдыха во время антрактов — пусть будут там до прибытия полицейской подмоги. Да пошевеливайтесь, мистер Панзер, пока не поднялась паника.

Толстяк поспешил к выходу, расталкивая любопытных, которые, вопреки запрету полицейского, высыпали в проход и стали одолевать его вопросами.

Полицейский же стоял, широко расставив ноги, у последнего ряда партера, стараясь закрыть собой от взглядов тело человека в смокинге, который, скорчившись, лежал на полу в проходе между рядами. Не отпуская руки испуганного человечка, полицейский поднял голову и гаркнул в сторону задней стены зрительного зала:

— Эй, Нейлсон!