Тайна исхода

— Египет времен Восемнадцатой династии являлся великой региональной державой. Его армии оккупировали Ханаан сотни лет. Но и после окончания оккупации египтяне оставались главным торговым партнером Ханаана. Их образ жизни и обряды служили образцом для подражания точно так же, как мы наблюдаем в бывших колониях англичан и французов. Что же касается единобожия, то вы принимали во внимание возможность совпадения? Монотеизм не является чем-то особенно сложным. Это просто посыл, что мой бог главнее твоего, доведенный до логического конца. Задолго до того, как Эхнатон провозгласил Атона единственным богом, египтяне сделали то же самое с Атумом.[52]

— Да, но…

— И давайте сравним самих богов. Атон общается только с Эхнатоном. А Бог Моисея — с каждым иудеем. Атон — созерцателен и миролюбив, а Бог Моисея — мстителен, завистлив и яростен. Или, скажем, сотворение мира. Хотя это невозможно. Про то, как Атон создавал мир, ничего не известно, зато Бытие содержит две версии. Бог Моисея обитал в закрытом святилище, а Атону поклонялись на открытой местности. Прочитайте, как Моисей получил десять заповедей: совершенно ясно, что его Бог — бог вулкана. Но ни в Египте, ни на Синае вулканов нет. — Она сердито покачала головой. — Позвольте мне сказать вот что. Вы упрекаете меня, что я намеренно не замечаю связи между Эхнатоном и Моисеем. Но вы ошибаетесь. Я всего лишь утверждаю, что не существует свидетельства такой связи. Я — археолог, мистер Стаффорд. Предоставьте мне свидетельство, и я с радостью встану на вашу сторону. А пока… — Ее рука сделала неопределенный жест.

На скулах Стаффорда заходили желваки.

— Тогда нам остается согласиться на том, что согласия мы не нашли.

— Да, — ответила Фатима. — Остается только это.

II

Петерсон опустился на колени возле тела Омара Тофика — кругом сверкали, отражая лунный свет, крупные алмазы из осколков разбитого стекла. Голова Омара была неестественно и жутко вывернута назад, а исковерканное лицо покрыто свежей и уже свернувшейся кровью. Петерсон был настолько уверен в смерти Омара, что вздрогнул от неожиданности, когда рот Тофика вдруг открылся и стал хватать воздух.

Джип лежал на боку, издавая шипящие, свистящие и стонущие звуки, будто тоже испытывал мучительную боль. Петерсон присел и заглянул сквозь пустую раму ветрового стекла. Нокс был пристегнут на месте водителя и зажат дверью, мокрые волосы блестели, а пузырьки крови на кончике губы при каждом дыхании слегка раздувались. Он приоткрыл глаза и посмотрел на Петерсона, будто узнавая его. Затем взгляд затуманился, и он вновь потерял сознание.

Петерсон оперся на искореженный капот и через пустую раму стал обыскивать археолога в поисках мобильника. Он похлопал по правому карману брюк, но там нашелся только бумажник, который он не стал трогать. Затем он добрался до левого кармана, нащупал там что-то небольшое и твердое, но достать никак не получалось. Он попытался отстегнуть ремень безопасности и вытащить на себя Нокса, чтобы наконец завладеть телефоном, но застежку заклинило, и ремень никак не освобождался. Он с досадой подался назад и присел около машины, раздумывая, как лучше поступить.

Он знал, что после сильного удара люди редко помнят, что ему непосредственно предшествовало. Однажды, во времена своей бурной молодости, еще до обращения к Богу, он сорвался с крыши дома, который только что ограбил, и пришел в себя, лежа на асфальте, а его подельщика охватил тогда приступ неудержимого смеха. До сего дня он совершенно не помнил, что происходило в течение двенадцати часов, предшествовавших падению. Поэтому не исключено, а скорее всего, даже вероятно, что Нокс не сможет вспомнить аварию и события накануне. А если вспомнит? Что, если он выживет и все вспомнит? Тогда вопрос звучал иначе: есть ли какой-нибудь простой способ избавиться и от мобильника, и от Нокса?

Такими вопросами никогда не задавались обычные люди, но это вовсе не означало, что на них нет ответа. Петерсон опустился на колени и нагнул голову в молитве. Господь всегда говорил с теми, кто умел его слушать. Ждать долго не пришлось. У него в голове появились пылающие цифры «двадцать» и «тринадцать». Они могли означать только одно: Левит, глава 2, стих 13. «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них».