Тайна исповеди

Немец, кажется, готов был уйти от драки, но ему, как мне представлялось, хотелось спасти лицо, и он продолжал стоять передо мной… Он всё еще стоял — а я поймал себя на том, что рву на своей груди дорогой батник от фарцы, buttons down, за неимением гимнастерки и тельняшки. В этот же самый момент я увидел, как тот, второй, отступивший на шаг, развернулся и побежал, сначала медленно, а дальше — всё быстрее и быстрее. А первый фашист (ой, пардон, немец) замахнулся, чтоб все-таки ударить… Мне по этому движению руки сразу стало понятно, что он страшно далек от бокса. Пока он тянул свой замах, я успел коротко ткнуть его в подбородок. Он покачнулся, но не упал. Второй мой удар — я немедленно удивился своей странной жестокости — таки свалил его, и он с размаху упал затылком на бордюр. Сколько раз тренер нам, пацанам объяснял, чтоб мы не дрались на улице, потому что нечаянно можно ведь убить человека, после слабого удара он может удариться о бордюр, бордюр, бордюр… Проклятый бордюр… И вот! Под головой сраженного немца начало быстро и мокро темнеть, и эта лужа поблескивала в свете луны и фонарей. Мне сделалось легко и весело. «Вот радость-то», — поймал я такую вот свою мысль. Вторая же была полной противоположностью первой: «Как это всё нехорошо!» И стало страшно.

Это был самый свежий, самый симпатичный и самый по-человечески теплый труп из всех, что я видел в жизни. Все прочие после были в ленинской — ну или мадам Тюссо — стилистике, этакие восковые фигуры, которые, прежде чем их взяться выставлять за деньги, нарумянивают и переодевают в чистое, приличное.

Я был сильно пьян, в голове крутились лопасти вертолета, хотелось блевануть, я утешал себя строчкой, которую прочел на стене университетского сортира: «Hitler — Scheisse, aber das war schone Zeit!»[1] Раз так, пусть отвечают, а то заладили: «Ах, я ни при чем, я лично никого не убивал, а мой дед-фронтовик давно умер, тема закрыта! Отстаньте от меня!» Я не стал рассматривать поверженного и быстро пошел домой.

На другой день в общаге рассказывали историю про труп, найденный у пивной. Я ругал себя страшными словами и не выходил на улицу три дня. Сидел в комнате. Порывался встать и одеться, совсем уж было собрал свой портфель и чуть не решился пойти на занятия в универ. Но — снова укладывался на кровать. Я был тогда, в те дни, убежден, что больше ни в чем нет никакого смысла. В оцепенении я ждал, что за мной придут. Мне казалось, что я начал понимать сонных мух. Они еще живы, но уже ни на что не годны. И думал о том, что в последнюю очередь стали бы искать убийцу среди студентов из Союза. Типа — какие из них убийцы? Они вроде как сильно академические и к тому ж «старшие братья». А вот про кого болтали, так это про гастарбайтеров из Мозамбика, про вьетнамцев, которые строили немцам железную дорогу, и, разумеется, про поляков-фарцовщиков, приезжавших сюда за товаром. Поболтали — и забыли. Я же то чувство легкости, тот вольный полет, когда я кинулся на врага и поверг его — не забыл… И после еще не раз подолгу смаковал это дорогое переживание: я — король, я делаю всё, что хочу!

И еще я долго вспоминал навязчивую строчку кого-то из классиков: «Увидишь немца — убей его! Сколько раз увидишь, столько и убей!» Кто это такое сказанул? Эренбург? Симонов? Поди их разбери… А это статься 282 УК, между прочим. Теперешнего, а тогда какая была — уж и не вспомнить.

Глава 15. Форточка в Европу

… В юности меня сильно и долго мучило то, что я еще ни разу не побывал в любимом (или ненавистном, разницы тут мало) Рейхе и ничего не знаю про иностранок. И вот, студентом заехав внезапно и случайно в Ригу, я там на своем жизненном пути наткнулся на Ингу. Девка справная, но от нее у меня, увы, нисколько не учащался пульс. С другой стороны, нельзя же, если ты не сумасшедший, всё время предаваться африканским страстям!

Как я попал в Ригу?

Мой друг Димон вернулся из армии, и родня, жившая в глубокой провинции, выдала ему не толстую, но — пачку денег, чтоб он развеялся после казармы и прибарахлился. Там-то у них не было ничего, кроме совецкого невзрачного ширпотреба.

И вот Димон проездом оказался в Москве, ожидаемо застрял в ней, найдя меня, и мы пару дней пили портвейн под жареную картошку и плавленые сырки. Это было не то что вкусно, а и вовсе изысканно.