Тайна Jardin des Plantes

Он чувствовал ее теплое прерывистое дыхание. Впивал тонкий, чуть терпкий аромат ее тела — он всегда воспламенял его, отождествляясь с теми редкими моментами, когда она нарушала запретную дистанцию, — смешанный с легким запахом ее духов («Аллюр» от Шанель), которыми она пользовалась с четырнадцати лет.

«Она тоже все вспоминает, — подумал он. — Запахи, звуки, вкусы… Все это возвращается, как ненадолго прерванный сон…»

Эта мысль была не вполне свободна от жестокости: Сильвен знал, как болезненны и разрушительны такие воспоминания и каким мучительным потом бывает отрезвление. Всего несколько часов спустя Габриэлле придется вернуться в Бельвилль — в многоэтажный дом, в свою типовую квартиру, в свою обычную мещанскую повседневность… И у нее, как в поговорке, не останется ничего, кроме глаз, чтобы плакать…

«Но она ведь этого и хотела…»

Как и прежде, эти прогулки пробуждали в Габриэлле физическую чувственность. Ей нужен был Сильвен — его тело, его руки, его губы… Ей нужно было все то, чего она так боялась, когда приходила в себя. Все то, пленницей чего она себя ощущала. Все, что заставило ее в конце концов убежать и выйти замуж за другого человека…

Однако в этот вечер, в эту ночь она чувствовала, как остро ей всего этого недоставало…

— Сильвен, все эти годы без тебя…

Он по-прежнему никак не реагировал. Не для того ли, чтобы вывести его из оцепенения, она все сильнее к нему прижималась?.. Ее лицо почти касалось его лица. Все было идеально… даже лучше, чем во времена их детства: к былой чистоте примешивался нежный яд ностальгии…

Сильвен был полностью погружен в свои грезы, но для Габриэллы в этот момент все предстало более чем очевидным: сейчас они должны стать близки. Она должна принадлежать ему — этой ночью или никогда. Это их последний шанс.

Но когда она прижалась губами к губам Сильвена, тот вздрогнул.

Тишину прорезал скрежещущий адский хохот.

Этот неожиданный звук разрушил их иллюзорный мир в один момент.

Карточный домик рухнул.

Сильвен, как внезапно разбуженный лунатик, оглядывался по сторонам, ничего не понимая. Это ночное кладбище; эта женщина рядом с ним — его детская любовь, которая совсем недавно смотрела на него с такой недетской страстью… Мрачное пробуждение!

— Это… это мой мобильник, — пробормотал он, лихорадочно обшаривая карманы куртки.

Но Габриэлла отстранилась, понимая, что уже поздно…

Сильвен не успел ответить на звонок. Посмотрев на номер вызывающего абонента, он пробормотал:

— Это мать… — Затем побледнел и добавил: — Я… мне нужно ехать…

Габриэлла отступила назад, растворяясь в ночи:

— Понимаю…

Какая печаль была в ее взгляде! Казалось, вся жизнь ушла из нее за эти несколько мгновений. По лицу ее было видно, что она навсегда прощается с юностью.

Но Сильвен даже не отдавал себе отчета в том, что оставляет ее одну. Он не видел, как она удаляется, исчезая между крестов и надгробий.

Он думал совершенно о другом.

О сообщении, полученном от матери.

Перелезая через южную стену кладбища, он машинально повторял его про себя:

«Сильвен, приезжай скорее! Это невероятно! Белые обезьяны вернулись!»