Тайна Jardin des Plantes

— К апокалипсису, Тринитэ, — произносит отец холодным тоном. — Вот, например, взгляни на маму: в течение восьми месяцев, с тех пор как она написала свой роман-катастрофу, она готовила к ней умы своих читателей…

О чем это он?

— Гиацинта много лет мечтала опубликовать роман. И вот «SOS! Париж», подписанный именем Протея Маркомира, неожиданно стал сенсацией…

— ЧТО?!!

— Последней сенсацией, — прибавляет отец.

Я в полной растерянности поворачиваюсь к маме, по-прежнему сидящей на скамейке.

Она краснеет и опускает глаза.

Но как я могу поверить, что моя мама — настоящий автор романа «SOS! Париж»? Это немыслимо! Она в жизни не написала больше десяти страниц! Но может быть, все дело в магии отца?.. В чудесах этого подземного мира? Я ловлю себя на том, что уже готова принять любые объяснения…

— Маркомир был счастлив оказаться под софитами, — снова заговаривает отец. — Его абсолютно не смущала роль самозванца… — Словно читая лекцию, он продолжает: — Другими подобными марионетками были те, кто устраивал взрывы. Они не имели ничего общего с террористами. Обычные исполнители, которых мы научили обращаться со взрывными механизмами и которым дали все необходимые инструкции, чтобы бомбы взорвались в точно назначенное время…

Помолчав, отец бесстрастным тоном прибавляет:

— Как оно и случилось в Майо.

Мой отец — организатор прошлогодних терактов?! Мама — автор книги «SOS! Париж»?! Родители, которых я нахожу в пятистах метрах под землей, в каком-то невероятном мире? Нет, это не они! Это другие люди! Возможно, другие существа! Они приняли облик моих родителей, чтобы меня обмануть!

Однако голос отца я узнала бы из тысячи. И этот голос снова звучит:

— Что до меня, мне оставалось лишь нанести заключительный удар, чтобы воплотить образы. Образы, порожденные водой. Создать новую реальность, которая воцарилась бы после потопа…

Отец поворачивается к Сильвену. Тот не в силах произнести ни слова — настолько даже он поражен услышанным.

— Сильвен, — спрашивает отец, — как вы думаете, в чем состоит секрет картин, написанных Бюффоном? — И широким жестом обводит окружающий мир — с гордостью шекспировского Просперо.

И тут же я чувствую себя внезапно ослепшей и оглохшей. Словно все мои пять чувств одновременно испытали шок.

Все становится в два раза интенсивнее: краски, запахи, звуки. Кажется, я слышу, как пробиваются из-под земли травинки и шевелится мох… Деревья стонут под ветром. Их корни цепляются за землю. Камни полуразрушенной башни вздрагивают от щекотки плюща.

И все это живет, вибрирует, все полно живительных соков и невероятной силы.

У Сильвена тоже перехватывает дыхание. Однако он находит в себе силы спросить:

— Как вы это сделали?

Отец довольно улыбается:

— Я обычный чародей: я всего лишь позволяю вам увидеть…

Новый широкий жест. Новая волна ощущений — красок, звуков, запахов…

Сильвен, как и я, застывает с открытым ртом.

Белые обезьяны по-прежнему сидят на земле, видимо ожидая знака «хозяина», чтобы ожить.

С трудом шевеля языком, Сильвен наконец спрашивает:

— Но… почему вы здесь?

И сразу вслед за этим мне удается выговорить самый важный для меня вопрос:

— И… кто ты?

Вдруг мне кажется, что отец за одно мгновение постарел на несколько лет.

И вот он начинает рассказывать.

* * *

— Мы последние… — произносит он глухим голосом. При этих словах белые обезьяны испуганно сжимаются, словно под угрозой удара.

— Последние? — переспрашиваю я. — Последние кто?

Отец невидящими глазами смотрит куда-то в пустоту.

Потом качает головой и благоговейным шепотом, как слова молитвы, произносит:

— Твоя мать, ты, я… Трое последних…

Я и Сильвен в ужасе смотрим на него. Он берет нас за руки и подводит к берегу озера.

— Ах, если бы видели прежнюю Аркадию, — говорит он, останавливаясь у самой кромки воды.

Он одет в белый льняной костюм, но при этом ноги у него босые. Вода, набегая на берег, ласкает его ступни.

— Нас было тысячи… и мы жили в полной гармонии. — Голос у него дрожит. — А теперь все погибло… безвозвратно…

Он смотрит вдаль, на горизонт.

— Кто бы мог даже вообразить такое?..

— Но кто последние? — спрашивает Сильвен, словно на мгновение выйдя из гипноза.

Отец растирает ладонями лицо, затем, с усилием разомкнув губы, отвечает:

— Последние люди-аркадийцы…

Я смотрю на него недоверчиво.

Он опускается на корточки перед озером. Ступни его по-прежнему погружены в воду.

— Гиацинта, Тринитэ и я — последние представители темной аркадийской расы.

Несмотря на ужас, который вызывает у меня это сообщение, я пытаюсь расставить все по местам:

— То есть господствующей расы Аркадии?

Отец кивает.

Нет, это уж слишком! Я отказываюсь этому верить!

— То есть ты родился не в Марселе?.. И на самом деле ты не торговец сталью?.. Ты не…

— Нет, почему. Это моя официальная жизнь — жизнь наблюдателя. — Отец отворачивается от озера и смотрит на лес. — Но родился я на самом деле здесь, недалеко от этой поляны… почти шестьдесят три года назад…